Брат, стреляй первым!
Шрифт:
— Ну, допустим…
— А тебе известно, что в прошлом году Гирин привлекался к ответственности за вымогательство?
— Каюсь, его прошлым я не интересовался.
— У нас в картотеке есть его «пальчики».
— В смысле, отпечатки пальцев?..
— Именно…
— Вы хотите сказать, что Гирин наследил?
— Совершенно верно… У нас есть свидетели, которые видели его возле дома, а с ним еще четверых молодых людей… Вы, конечно, понимаете, о чем я говорю…
Никита понимал. Он вспомнил пацаненка, который уж очень не хотел открывать им дверь в подъезд.
— Да, понимаю… Только не понимаю, какое это имеет ко мне отношение?
— Вместе с Гириным свидетели видели вас.
— А что, вы уже проводили опознание? Что-то не припомню…
— Все это еще впереди.
— Вот тогда и поговорим.
— Значит, вы отказываетесь признаваться! — еще больше нахмурился Ильин.
— А не в чем мне признаваться… Я ничего не знаю.
— Ладно, гражданин Брат, не хотите по-хорошему, дожмем вас по-плохому… Будет проведено опознание, сделаем очную ставку… Вы, голубчики, друг друга сдадите…
А пока, значит, никто никого не сдал. Из поведения следователя можно было сделать только такой вывод. А пытали ведь не только его. И Виталу досталось, и Во-вану, и Чаусу. А Гире… А этому козлу так и надо!
— Поживем — увидим…
— Философствуете, гражданин Брат? Ладно, посмотрим, что вы дальше запоете… Итак, приступаем к официальной части…
Ильин достал протокол допроса и начал его заполнять. А потом на Никиту посыпались вопросы. Что, где и как… Но на все был только один ответ — ничего не знаю, ничего не понимаю…
Утром следующего дня Никиту отправили в изолятор временного содержания на Петровку, 38. Знаменитые «Петры»… Его определили в большую, но душную и забитую до отказа камеру. Здесь сидели человек тридцать, не меньше. И все они, угрюмые, замученные жарой и духотой, смотрели на него ленивыми безучастными глазами.
Никита слышал, что новичков в камерах встречают отнюдь не хлебом с солью. Существует так называемая «прописка». Пропишут тебя в камере — хорошо, нет — будешь изгоем, плевки за всеми подтирать. Он приготовился достойно встретить противника. Драться так драться, но унижать себя он не даст… Но, к его удивлению, ничего такого не произошло.
Он спокойно прошел к свободной койке на нижнем ярусе возле ширмы, за которой скрывалась «параша». Бросил на койку матрац, заправил белье и лег.
Побеспокоили его лишь вечером.
— Ты чего такой смурной, братишка? — подошел к нему крепыш с габаритами штангиста-тяжеловеса и квадратным лицом.
— Да так…
— Ты кто будешь?
— В смысле?
— Ну кто ты, пацан или коммерс?
— Я из команды Кэпа. Слыхал о таком?
— Кэп?.. Ну да, слыхал, — кивнул крепыш. — Черняевская братва…
— Ага…
— Значит, ты из наших будешь…
— Откуда я знаю, кто ты?
— Я-то?.. Я Гена Измайловский! — гордо заявил крепыш. — Слыхал?
— Да что-то слышал…
Конечно же, Никита ни о каком Гене Измайловском и слыхом не слыхивал.
— Тебе чо шьют? Рэкет?
— Да нет, бери круче…
— А что?
— Соучастие в убийстве…
— А, мокруха, — уважительно протянул браток. — Кого мочканули, лоха?
— Никого мы не мочили. Это менты бочку на нас катят…
Этот крепыш мог быть не Геной Измайловским, а Геной Стукачом, например. В смысле, мог оказаться провокатором. Влезет в душу да всю правду матку из него выпытает… Надо быть с ним хоть немного, но настороже.
— Ну понятное дело, менты — они все козлы, — понимающе кивнул Гена. — Ты это, я смотрю, один. Давай, в натуре, к нам кантуйся…
Гена показал на угол в камере возле самого окна. Там на нижнем ярусе сидели несколько таких же, как и он, мордоворотов спортивного вида.
— Хата у нас не беспредельная, все по понятиям, — сказал Гена. — И блатные здесь масть держат, и мы, спортсмены, тоже пацаны правильные. Мы с блатными, скажем так, «семьями» дружим… Давай к нам в «семью», спокойней будет.
— Братки, Гена, я — спортивная семья, — скаламбурил Никита.
— Точняк, — гоготнул Гена. — Не слабо сказано… Кстати, а ты тоже по спортивной части?
— Мастер спорта по боксу… В прошлом чемпион Москвы в полутяжелом весе.
— Класс! А я по России год назад по дзюдо второе место взял… Ну все, давай снимайся с этой стремной «шконки» и к нам.
Никита видел, как Гена подошел к своим пацанам, что-то сказал им. Те дружно закивали. Да, Никиту принимали в «спортивную семью». Затем Гена подошел к какому-то парнишке, что-то сказал ему на ухо. Тот кивнул с унылым видом, слез со своей койки на верхнем ярусе, свернул матрац и направился на место, которое освободил для него Никита. Сам же он перебрался поближе к спортсменам.
Спортсмены… Никите вспомнилась песенка: «Мы бывшие спортсмены, а ныне рэкетмены….» Получалось, это и про него написано.
Вообще-то, он выходит из игры. Хватит, побандитствовал… Но не говорить же об этом пацанам, которые его приветили.
Кэп был в бешенстве.
— Блин, почему не замочили этого урода! — негодовал он. — Долбаный Гиря, дебилом был, дебилом и остался…
Гиря начинал вместе с ним. Из одной уличной команды они, из того десятка пацанов, с которых все начиналось. Уже тогда Гирю ценили не очень высоко. Использовали его как грубую физическую силу. Наехать на кого-то, застращать, пару раз ему поручались «мокрые дела». Самые примитивные, где не требовалось шевелить мозгами. Он просто не мог шевелить ими: не было их, мозгов.
Кое-кто из тех, первых, пацанов уже лежит в земле, кто-то ушел по этапу, кто-то просто исчез без следа. Их осталось совсем мало, и на них держится организация.
Все пацаны в авторитете, все заправляют серьезными делами. И только Гиря рядовой «боец». А разве можно что-то поручить этому дебильному неандертальцу?..
Витал велел ему лишь припугнуть лоха. А он взял да, кровь ему пустил. И уже до кучи двоих порезал. Чтобы следов не оставлять… Да только менты его по отпечаткам пальцев вычислили, всю «пятерку» вместе с Виталом приняли…