Брать живьем! 1919-й
Шрифт:
Гудилин, поднимаясь на ноги, прокашлялся.
– Торчу в доме Талдыкиных днем и ночью. Пока ничего.
– Хм-м…. Бандиты должны, обязаны клюнуть на слушок о талдыкинских богатствах. Факт! Продолжай заниматься порученным делом. Появятся самочинные гости, действуй по обстановке.
Худощавый розыскник натянул на голову кожаную фуражку со звездой и вышел из кабинета.
– Антон, Леонид, что у вас там, на базаре? – обратился Светловский к молодым парням.
Отвечать взялся Щербинин. Оправив гимнастерку и проведя руками по штанам-галифе, он проинформировал:
– Мы стараемся, Григорий Иваныч, но пока все впустую…
– Как
– Не кипятись! Она сказала: «Кажись, приторговывала»!
Светловский улыбнулся и жестом заставил замолчать обоих.
– Погодите! Так, кажись или точно? Что, нельзя было разобрать, что сбывала с рук эта молодуха?
– Говорит, торговала одеждой, – пояснил Щербинин. – Ну, и вроде бы, ложками, которые доставала из дамской сумочки.
– Но вы хотя бы поинтересовались, что это за молодуха?
– Спросили.
– Ну и…
– Сказала, что не знает, на базаре та девица появилась совсем недавно. Описала ее нам, как могла.
– Вы-то теперь понимаете, что все внимание надо уделить именно этой дамочке?
– Обижаете, Григорий Иваныч! – надул губы Карпин.
– Ладно, ладно, возвращайтесь на базар. Посматривайте, кто приторговывает похищенными вещами убитой вдовы Распоповой и орденами генерала Позднева. Может, та молодуха еще вернется на базар, чтобы сбыть свой товар. Как только станет ясно, что это она, тащите ее в Угро!
Когда Щербинин и Карпин вышли, Светловский, оставив в кабинете Рундука, повел меня в другой конец коридора, к начальнику Петродарской милиции. По пути рассказал, что набор серебряных ложек был украден из дома его соседки, Веры Ивановны Кузьминой, урожденной мещанки Зиновьевой.
– Ложки эти достались ей от покойного мужа, дворянина. Берегла для дочери, слезно просила меня вернуть похищенное.
Cухощавый, застегнутый на все пуговицы френча, Илья Григорьевич Маркин, продолжая разговаривать по телефону, жестом показал нам присаживаться. Я осмотрелся. Обстановка скудная, можно сказать, спартанская. На столе орехового дерева лежали разные протоколы, сводки, рапорты, коробка папирос, спички, пепельница. Низенькую тумбочку занимали пузатый чайник и несколько чашек. На стене по-над креслом висел большой портрет товарища Ленина.
– Ну, Григорий Иваныч, – положив трубку, проговорил начальник милиции приятным басом, – с кем и с чем пожаловал?
– Это Данила Нечаев, товарищ Маркин…
И Светловский подробно объяснил, зачем явился вместе со мной пред светлы очи начальника.
– Под твою ответственность, Григорий Иваныч, – сказал Маркин, оглядев меня. – Привлекаешь к службе человека с улицы, нездешнего, частично утратившего память. Обнадеживает то, что он проявил с себя с самой лучшей стороны, рассказал о случае в закусочной, спас тебя от верной смерти, задержал опасного бандита… Полагаю, память к молодому и здоровому парню вернется. На вид ему больше 21 года, в белой армии, надеюсь, не служил, вряд ли когда-нибудь совершал уголовные деяния. Но ему надо помнить, что звание сотрудника Угро ко многому обязывает. С обычными гражданами он должен быть вежливым и тактичным, в отношении же лиц, нарушающих правопорядок, ему необходимо проявлять необходимую строгость, решительность, неподкупность. Малое злоупотребление расхолаживает сотрудника,
Разрешение на временное проживание и удостоверение стажера я получил только после того, как выслушал обязательные требования к сотрудникам уголовного розыска.
В комнате завхоза, крупного человека с крутым лбом и длинными висячими усами, я получил свежевыстиранное нижнее белье, фуражку с козырьком, гимнастерку, галифе, сапоги с портянками, а также ремень с кобурой и безопасную бритву для бритья. Облачившись в выданные вещи, я посмотрелся в висевшее на стене зеркало: прямо, персонаж из «Белого солнца пустыни»! Еще подумал, что теперь старушкам при виде меня больше не придет в голову осенять себя крестом!
Внешность моя, я подметил, ничуть не изменилась: те же карие глаза, прямой нос, твердый подбородок и короткие светлые волосы… Я нахмурился и глубоко вздохнул. Вернут ли меня высшие силы обратно, в XXI век, или мне уготовано жить в молодой республике, отчаянно сражающейся с белогвардейцами, бандитами и прочими напастями? Ведь были же причины моего странного перемещения во времени?.. Вопросы, ответы на которые я вряд ли когда-нибудь найду!
Когда мы со Светловским вернулись в кабинет, он достал из сейфа новенький наган и вручил мне с теплыми словами. Я открыл защелку, повернул барабан по часовой стрелке, и убедившись, что этот овеянный легендами револьвер полностью заряжен, воткнул в кобуру.
– Финку также можешь оставить себе, – сказал опытный розыскник.
– В нашей работе всякое бывает, пригодится, – подержал его матрос. – При себе я всегда ношу офицерский кортик.
– А трофейный браунинг положим cюда, – сказал Светловский, укладывая компактное оружие с резинкой на верхнюю полку несгораемого шкафа.
В кабинет, на нашу удачу, заглянул судебный медик Журкин, небольшого росточка старичок с бородкой клинышком и в пенсне. На нем были летний пиджак светло-голубого оттенка, такого же цвета жилетка, широкий батистовый галстук, короткие брюки и начищенные до блеска штиблеты.
– Как ваш бок, Григорий Иваныч? – осведомился он у моего начальника. – Надеюсь, не очень беспокоит?
– Благодаря вашим заботам, совсем не болит, дорогой Порфирий Маркович.
– И все же давайте-ка посмотрим!
Светловский разоблачился, обнажив стройный мускулистый торс. На левом боку виднелся свежий розовый рубец. Врач оглядел его, осторожно ощупал.
– В самом деле, причин для беспокойства нет. Поздравляю!.. Ну, в каково здоровье нашего матроса-балтийца?
– Что со мной сделается? – улыбнулся Скворцов. – Со здоровьем полный ажур!
Медик крякнул и поправил пенсне.
– Погодите, Григорий Иваныч, а что это вы все прикладываете платочек к шее?
– Ерунда, всего лишь царапина.
Старичок, приоткрыв рот, мельком взглянул на ранение, в то время как Светловский указал на меня пальцем.
– Порфирий Маркович, тут наш новый сотрудник попал в передрягу. Не могли бы вы взглянуть на его повреждение?
– Отчего, нет?
Пропахший лекарствами старичок подошел ко мне, близоруко сощурился и внимательно осмотрел рассечение. Потом достал из своего потертого старого саквояжа молоточек и заставил меня отследить глазами, не поворачивая головы, движение медицинского инструмента.