Брат
Шрифт:
Теперь нужно было заняться оружием: у половины, если не больше, «убранных» нами при себе были стволы. Не исключено, что «подвигов» на этих стволах было побольше, чем на наших, но что в этом случае делать — я понимал. У бухгалтера в сейфе тоже обнаружился целый арсенал — несколько ТТ в масле и нехилый запас патронов. Они и стали нашей добычей вместе с долларами.
Прежде чем уйти из этой дыры, я сунул в сейф бухгалтера пакетик с красным перцем. Мы завалили далеко не всех сук… возвращаться сюда не будем, а работу надо доделать до конца, пусть и чужими руками. Я прекрасно понимал, что бойня получилась громкой, а вести о ней разлетятся далеко за пределами города и доберутся до столицы. А там к этому вот перчику в сейфе возникнут вопросы. На которые остаткам банды придется конкретно ответить.
Увидевший это Илюха не преминул заметить:
— Фирменный почерк?
— Ага, — кивнул я. — Фирмы «Аноним».
Взятая нами машина дожидалась нас в том же дворе, где мы ее и оставили. В принципе, мы рассчитали все локации таким образом, чтобы нас невозможно было разглядеть из окон. Но даже без наших усилий это было маловероятно. Да и кто станет обращать внимание на обычных мужиков, садящихся в старый жигулешник?
Машину мы отогнали в подворотню, там бросили. Неподалеку стояла такая же старая «трешка», присмотренная заранее. Ей и суждено было стать очередным нашим транспортом. Проехав по трассе несколько километров по направлению к Москве, мы свернули к одному из проселков. По дороге к нему располагалась стихийная свалка огромных размеров. Здесь мы переоделись и выбросили «рабочую форму». Вряд ли кому-то придет в голову искать улики именно в этом глухом месте, вдалеке от города — не будут же менты скрупулезно прочесывать все свалки в районе. Да и шмотки уже через день превратятся в неразличимый хлам неизвестного цвета и размера. Там же временно припрятали стволы, вести их сейчас в Москву — опасно.
На окраине столицы мы оставили машину в безлюдном месте, прошли несколько кварталов и выбросили в помойный бак перчатки, в которых находились все это время. Усевшись на лавочке в скверике, закурили. На душе было спокойно и неспокойно одновременно. Спокойно — от того, что задуманное дело было выполнено четко и по плану, без неожиданностей и сбоев. Негодяи получили по заслугам, и их было совершенно не жалко. Жалко нам было Степу, который поплатился за то, что не хотел становиться таким же скотом, как они. Или бомжа Василия, который был слишком застенчив и интеллигентен, чтобы выгрызать свое место на дне этой жизни и карабкаться наверх. И других добрых и порядочных людей, погибших или пострадавших от тех тварей, которых мы убрали сегодня ночью. Или от таких же, как они. По крайней мере, одной бандой беспредельщиков на земле стало меньше.
А неспокойно — потому, что работа наша была, как ни крути, незаконной. С юридической точки зрения мы были такими же преступниками, как те, которых мы завалили и спрос с нас был точно таким, как с братков. Но по сравнению с ними у нас был один существенный минус — отсутствие солидной «крыши», дававшей карт-бланш на беспредел.
Но дело было сделано, мы слишком устали от прошедшей ночи. И мысли в голове уже путались. Понемногу начинало светать. Нас встречал новый день.
— Скоро должно было открыться метро, — сказал Илюха, закуривая очередную сигарету.
Глава 18
22 апреля 1994 года
Со дня, точнее, ночи нашего мытищинского «бенефиса» прошло уже несколько суток. Конечно, региональные и даже столичные новости не могли обойтись без освещения этого события. Как оказалось, мы практически уничтожили пусть не самую авторитетную, но довольно серьезную банду, «державшую» весь городок. Даже странно, что до нас никто на такое не решился — ведь конкуренция в бандитском мире огромная, и вряд ли их место никого не привлекало. А вот теперь, вероятно, там развернется борьба за освободившийся преступный трон… Хотя нас это уже не касается. Мы свое дело сделали. И максимально способствовали тому, чтобы эта самая война началась.
По идее, исполнив задуманное и отдохнув несколько дней, мы должны были бы испытывать как минимум что-то вроде внутреннего облегчения, уж не говоря о чувстве победившей справедливости. Да, нашего Степу и его семью уже не вернуть (как не вернуть и других жертв этих нелюдей, которые от них пострадали), а их убийцы погибли слишком легко и быстро. Но, по крайней мере, мы предотвратили новые преступления этой банды. И кто знает, быть может, благодаря нам в Мытищах и их окрестностях хотя бы на какое-то время воцарится затишье, честные люди будут спокойно работать, а бандюганы получат сигнал, что не такие уж они непобедимые, и лучше десять раз подумать перед тем, как заваривать очередную кашу?
Все это мы понимали. Но, кроме понимания, в нас было еще чувство глубокой, всепобеждающей усталости. И эта усталость перевешивала все: и чувство выполненного долга, и удовлетворенность от того, что желаемый финансовый и социальный порог достигнут, и размышления о том, чем заниматься дальше. Потому что мы устали не только от конкретных событий, отнявших у нас много энергии — такого рода утомление лечится парой неделек на курорте, что мы уже вполне могли себе позволить.
Мы устали от такой жизни. От того, что каждый день просыпаемся с мыслями «не наследили ли мы где-нибудь вчера», «не видел ли нас кто-нибудь возле схрона», «не заинтересовались ли соседи нашими постоянными сходками», «не вычислил ли нас кто-нибудь из бандитов или ментов»… Да и само полулегальное существование сковывало по рукам и ногам. Мы были молодыми здоровыми мужиками, нам хотелось простых человеческих радостей и не могу сказать, что мы их не заслужили. Но ни выпить в хорошем ресторане, ни привести домой девушку, ни завести новых друзей никто из нас не решался. «Такое впечатление», — думал я, «что Илюха с Петькой тоже заброшены сюда из какой-то другой реальности, и теперь мы здесь действуем как суперсекретные агенты».
Об этом же, как выяснилось, думали и мои друзья — теперь я с полным правом мог назвать так людей, которые уже неоднократно доказывали мне свою преданность и подставляли плечо.
— Понимаешь, старик, вот я вроде бы уже не в армии и уж тем более не в горячих точках, — задумчиво говорил Петька, когда мы снова собрались у него. За неимением конкретных планов мы изливали друг другу души. — А ощущение у меня, как будто здесь еще тяжелее, чем там. На фронте хотя бы можно не скрываться от своих же — и так понятно, кто ты, что делаешь и зачем. А здесь еще попробуй разберись, кто свой, а кто… Нет, ясно, что бандиты — это не свои! Но вот если бы я сейчас оказался в твоей ситуации и по какой-то причине был вынужден ночевать с бомжами в подъезде, я бы десять раз заподозрил, что он засланный. Я вон вчера хлеб в магазине покупал, продавщица мне глазки состроила, мол, что-то вас давно не было, улыбается так многозначительно, а у меня первая мысль: на что она намекает? Может, она в курсе и вообще на задании? Ну это же паранойя уже какая-то!
— Да, вот так оглянешься на свою прежнюю жизнь, которая была до этих приключений, и думаешь: как можно было быть таким беспечным? — поддержал Илюха. — Я же выпивал, да и просто общался со всеми подряд, ходил в гости, рассказывал что-то о себе, когда спрашивали… А ведь если задуматься — это нормальное поведение нормального человека! Получается, норма нам уже кажется дикостью. А это — уже точно состояние как на войне. Я иногда, честно говоря, думаю: а здоровы ли мы? Ну, в смысле, на голову…
— Я вас понимаю, ребята. У меня все точно то же самое. — Я откинул голову на спинку дивана, развалившись на нем полулежа. — Только это не «как на войне», это война и есть. Война с мразями, которые возомнили себя хозяевами жизни, за наше с вами будущее. Но, хотя она еще не окончена и будет продолжаться, думаю, еще очень долго, мы свою поставленную задачу выполнили. Мавр сделал свое дело, мавр может уходить.
— Я тоже думаю, что пора завязывать, Вов, — поддакнул Илюха. — Мне кажется, еще два-три таких «дела» — и я на чем-то посыплюсь просто из-за усталости и нервов. Ну невозможно же так всю жизнь! Мы же не отморозки, для которых что человека убить, что кофе в кафе заказать. Мы — люди, как-никак.