Братские узы
Шрифт:
Осень давно и надежно оккупировала окружающую местность. Серая земля укрыта желтым саваном пожухлой травы, на которой паслись худые, аж ребра выпирают, коровы со скорбным видом двигая застрявшими в бесконечном цикле жевания челюстями. Глупые животные уже давно забыли, что минуту назад с испуганным мычанием неслись сломя голову прочь от вертолета. А вот пастушок не забыл.
Парализованный страхом он вжимался в сухой ствол мертвого дуба, растерянно хлопал большими круглыми глазами, по серебряной клейденской марке каждый. Ему бы бежать сломя голову прочь, вопя на всю округу о пришествии страшного дракона, да видимо ноги отказали бедняге.
Стоило
— А я только собирался сказать «привет»! — грустно улыбнулся наемник. При этом часть корки треснула и по подбородку побежала красная дорожка. — Опять кровь! — с раздражением утерся Веллер.
— Без рук, братец, а то какую-нибудь заразу занесешь. Дай, я тебя перебинтую. — Марко занялся братом, и через несколько минут тот с перебинтованной головой смотрелся хоть не так страшно.
Войцех с Анджеем, тем временем, приводили в чувство пастушка. Страшно худого и заморенного, с глубоко запавшими глазами и серым лицом. Да, жизнь здесь не слишком способствовала нагуливанию жирка и раздольной жизни. Переселенцы, избавившись от гнета клейденских магнатов, заработали себе жизнь в тяжелейших условиях, на границе с Теократией и пустошью, рощами паучьих тополей… Вот одна такая, давно облетевшая, шумела перекрученными ветвями совсем недалеко.
Казалось, прошло совсем немного времени, а уже и деревья-убийцы успели разродиться своим смертоносным семенем, и все больше чувствовалось дыхание скорой зимы, в этих местах особенно суровой. А глядя на заморенный скот, все прекрасно понимали, что местным обитателям не обойтись и без своего вечного спутника: голода.
— Эй, малой! — хлесткий хлопок — мальчик застонал, приоткрыл один глаз. Тот глядел мутно и рассеянно. Анджей выругался. Вряд ли пастушок его понял — старопольский мало кто понимал в Новой Европе. — Малой, не притворяйся, едрыть твою ж за ногу! Вижу, что не в отрубе. Давай, болтай скоренько: где мы, и керосин у тебя есть?
— Дяденьки! — мигом захныкал хлопец. — Дяденьки-и-и-и! Только не бейте — все скажу! Все-все-все скажу, только не бейте и бате и не говорите!
— Не будем, малой. Ты только не хнычь, а толково объясни нам, как далеко до Клейдена.
Пастушок в одно мгновение перестал плакать, шмыгнул длинным острым носом, шумно втягивая проступившие сопли.
— Клейден? Да, почитай, километров четыреста — никак не меньше. Тут недалече городок есть — там автопоезд ходит. Я таким приехал! — гордо заверил мальчуган. — Е-е-е! С ветерком ходит, а еще там напитки разносят и кормят всякими сладостями…
Он мечтательно закатил глаза.
— А город как называется?
— Штормштадт.
Войцех вопросительно посмотрел на Марко с Веллером. Пастушок скользнул взглядом по забинтованной голове моонструмца, с усилием сглотнул.
— Знаем такой. — Марко кивнул. — От границы рукой подать. Да и топливо можно попробовать найти. Там восстановили довоенные технологии — научились гнать из угля некое подобие бензина. Может нашей пташке и сойдет.
Мальчишку отпустили на все четыре стороны со строгим наказом никому о них не рассказывать. Подкинули для стимула пару серебряных марок. Правда, Марко настаивал избавиться от пастушка несколько иным способом, но под общим давлением Анджея, Войцеха и даже Веллера вынужден был согласиться
А вертолет… Черная туша на земле была слишком неповоротлива, чтобы спрятать ее в какое-нибудь укромное местечко. Анджей только демонтировал вооружение. Жалко было бросать подобную вещь — каждый чувствовал, что видят они его в последний раз. Поляк чуть не разрыдался: стоял, мял в руках черную инквизиторскую кепку и впервые в жизни у него не находилось слов, только раз протекла слеза по небритой щеке. Серой, как и весь окружающий мир.
Штормштадт, как и обещал пастушок, расположился совсем недалеко. Просто грязный маленький шахтерский городишко. Все, начиная от двухскатных крыш и бронзовых флюгеров и заканчивая жителями, постоянно куда спешащими, было покрыто тонким черным налетом. Угольная пыль царила здесь повсюду, каждое мгновение напоминая, что совсем недалеко и день, и ночь работают угольные шахты, как тянутся с сумрачных холмов возле города по узкоколейке вагоны, груженые блестящим антрацитом, а черные, словно черти рабочие загружают и разгружают их.
Тут же запершило в горле, руки, одежда и обувь покрылись цепкой черной пылью. Черные разводы проступили под глазами, тянулись вниз к подбородку. Бинт, скрывающий лицо Веллера, мигом посерел. Навязчивая вонь, смесь помоев, сгоревшего угля и какой-то незнакомой химии преследовала повсюду.
— Отвратное место! — резюмировал Анджей. — Пресвятой Конрад, ну почему я покинул родину?! Жил бы себе, механизмы починял — надо же так вляпаться!..
— Тише ты! — Марко хищно оглянулся вокруг, ощерился, как дикий зверь. Рука бережно гладила упрятанную до поры до времени «кобру». — Здесь теократов не очень любят, как, собственно, и всех остальных.
— Все, молчок! — пообещал поляк, но затем уже тише прошипел: — Проклятое место… прости Господи!
Стремительно вечерело. Постепенно Штормштадт стал наполняться огнями. Да только куда ему до сверкающего Клейдена! По привычке горожане зажигали многочисленные лампы и светильники, мощные прожекторы били в чернеющее небо световыми столбами. Только свет был какой-то мутный, приглушенный: линзы, зеркала и стекла покрылись тончайшим слоем пыли и рассеивали часть света, так что складывалось ощущение, что город погрузился в светящееся облако, марево сияния, окутывающее его от массивных фундаментов и до коньков крыш и флюгеров.
Усталые и черные от угля люди медленно брели домой, искоса поглядывая на относительно чистых чужаков. То и дело наемники ловили на себе и своем снаряжении жадные сальные взгляды — сандоминиканские мундиры явно выглядели побогаче тех лохмотьев, что были в ходу на улицах Штормштадта. Нашивки и опознавательные кресты были предусмотрительно спороты, колоратки смяты и выброшены вон.
О топливе приходилось думать лишь на следующее утро: сейчас бы ночлег какой-нибудь найти! Только раз им попалась подсвеченная светодиодами вывеска, гласившая, что в здании сдаются «меблированные комнаты под патронажем фон Штока». А чуть ниже надпись клятвенно убеждала, что «сервис и качество не оставят никого равнодушным».