Братские узы

Лукашевич Денис

— Мо-о-о-о-очи-и-и-и-и-и!!! — захлебывалась толпа.

Войцехов обрез рявкнул так, что у Марко заложило уши, но свое назначение выполнил. Крепкий мужик, по виду типичный горняк в грязной заношенной робе, упал навзничь, зажимая руками развороченную грудь. Кайло, которым он намеривался раскроить голову Марко, валялся рядом. Горький пороховой дым лез в ноздри и ел глаза. В ответ хлопнули винтовки, но слишком высоко. Вылетели окна над головой у Анджея. Поляк, как и всегда в подобных случаях, грязно выругался и припустил со всех ног в ближайший переулок. За ним и остальные. Последним

отступал Марко, отстреливаясь одиночными.

Толпа была не столь уверенна в своих силах, как раньше. Многие предпочли бросить несговорчивую добычу и побыстрее сделать ноги из осажденного города. Или таковым казавшийся.

Периодичность взрывов не менялась, оставаясь на одном и том же уровне, словно где-то работал один-единственный расчет, что методично и не спеша расстреливал город. Другое дело, что задумываться об этом возможности не было. Все были больше заняты паникой и истеричным бегством, чем обдумыванием стратегий бегства. В том числе, и рейнджеры.

Они, по сути, были простыми наемниками, стервятниками пустошей, как их еще называли. Умелыми в поле и небольшими штурмовыми группами. Они могли успешно противостоять набегам мутовских кланов и диких племен, отбиваться от наседающих моторизованных орд Колесничих, плохо организованных и нестойких в сопротивлении. Но против регулярных войск как Республики, так и Теократии они стоили немногого. Они просто не умели воевать крупные формированиями и в рамках общей для всех отрядов стратегии. Рейнджеров в подобном плане можно сравнить лишь с крупными и хорошо вооруженными бандами, вставшими на сторону закона.

Так и теперь, оказавшись под минометным обстрелом, в горящем и паникующем городе, они растерялись: мигом нарушилась связь и координация. Командиры каждого отдельного отряда больше думали о том, как вывести из-под смертоносного огня своих людей, чем об общем сопротивлении вторгшемуся врагу. И тем более было удивительно, что теократы (если именно они осадили бедный Штормштадт) до сих пор не прорвались к центру города и к его стратегически важным объектам, а обстреливали его издалека…

На рейнджеров беглецы наткнулись совсем скоро. Выскочили из подворотни на небольшую площадь, образованную перекрестком сразу семи улиц, и едва не столкнулись нос к носу с отрядом в десять опытных, судя по матерому виду, бойцов. И чуть не полегли все разом на месте под ураганным огнем из всех стволов, что имелись в наличии у рейнджеров. В последний момент удалось нырнуть за перевернутый и чадящий грузовик — кабина вывернута взрывом, кузов прошит пулевыми отверстиями.

Анджей не успел. Какой-то особо меткий тип зацепил его перед самым убежищем. Поляк вскрикнул, споткнулся, но выровнялся, со страшно выпученными глазами рухнул за перевернутую машину.

Он дышал быстро-быстро, словно пытаясь успеть надышаться перед смертью. Черная кровь быстро пропитывала одежду, сочилась вниз по штанине и капала на землю. Анджей кашлянул, убрал руку, рассматривая рану. Ему хватило сил только едва улыбнуться.

— Херово, етить вашу мать да через полено! Как подло-то!

— Держись! — Марко уже успел привыкнуть к балаболу, а после того, как тот вытащил их из

ада в Санта-Силенции даже зауважать. — Только держись! Нельзя так, иначе кто нас выведет из города? Никто, кроме тебя, не знает, как летать на вертомахе…

— Вертолете!.. — наставительно поправил поляк.

Анджей продолжал улыбаться, но все уже видели, как остекленели глаза, как рука медленно, словно нехотя, сползает с пробитого бока и бессильно опускается на землю.

— Держись…

В бессильной ярости Марко врезал кулаком по мостовой. Рука отозвалась тупой болью, но легче от этого отнюдь не стало.

* * *

Наемники быстро рассредоточились за обломками, густо усыпавшими площадь: совсем недалеко догорал развороченный миной дом. Изредка постреливали, больше для острастки, чем для реальной пользы. Видимо, они так и не поняли, что теократов было всего лишь четверо, потому как вскоре между развалинами запетлял вестовой, посланный за подмогой. Хорошо шел, сволочь, и прицелиться толком ни разу не удалось.

Пулемет застрекотал совсем недалеко, будто над самым ухом вдавили гашетку. И, кажется, звук раздался позади, оттуда, откуда они только что прибежали. Не хотелось об этом думать, но люди, встреченные им ранее, уже, наверное, не жильцы.

Мысль прошла побоку, как нечто второстепенное, но острое жало сочувствия кольнуло где-то в боку: пусть не самые лучшие, но мирные жильцы, вкалывающие до седьмого пота на угольном карьере и в цехах перерабатывающего завода, заслужили лучшей судьбы.

Да, беглецы тоже убивали их, но то было самооборона, просто попытка выжить, но сейчас там шло истребление. Никаких шансов.

Кричали. Выли и плакали, а пулемет все стучал и стучал, вколачивая раскаленные гвозди в мозг. Стучал до тех пор, пока крики не стихли и осталось лишь шумное потрескивание многочисленных пожаров.

Рокот двигателя сместился правее: кажется, неизвестные пытались зайти с фланга.

Совсем с другой стороны, противоположной перевернутой машине, раздался рев мощного движка, и через какую-то пару секунд на узкую площадь выскочило бронированное чудовище.

Когда-то оно было простым грузовиком, наверняка тягавшим породу в карьере, но теперь превратилось в нечто невообразимое. Поверх корпуса были нашиты листы, прихваченные грубой сваркой. Широкие протекторы скрыты броневой юбкой, что цеплялась за мостовую при резких поворотах рычащего монстра.

Кабина была полностью укрыта металлом — оставались лишь две бойницы для водителя и стрелка. Дополнительно к этому кузов был целиком сварен из стальных листов и венчался полубронированной башенкой с крупнокалиберным пулеметом.

На просторах пустоши броневик был страшным оружием, но только не здесь: неповоротливая машина едва вписалась в узкий поворот и крепко села на кусок бетона, выброшенный на площадь при взрыве.

Еще сильнее рыкнул мотор, завизжали шины, но бесполезно — грузовик встал крепко, зацепившись передней осью об острый край осколка. И все его попытки лишь ухудшали положения: мощные колеса рвали булыжную мостовую, как бумагу, и все глубже садили машину на своеобразную мель.