Братство Креста
Шрифт:
На местах для почетных гостей собралось немало уважаемых личностей. Знатные горожане подталкивали друг друга локтями, шепотом называя имена.
— Взгляните, какого мрачного деда под руки несут. Сам предводитель чудских Озерников пожаловал!
— А как вам тот, в красной папахе? Это же нижегородский Голова, клянусь вам!
— А вон, на балконе, выборгские и лужские!
— Господа, а этот здоровяк, Карапуз, что он тут делает? Он ведь всего лишь капитан пограничной стражи?
— О, вы не слышали последних новостей! Это прежде он
— А вот и наша чародейка!
— Да кто же, кто?
— Да умница французская, что пули без боли достает. Тряпку тебе на нос кладут, и спишь. А как проснешься, уже все пули вынули! Сказывают, к ней на операции даже казацкие атаманы с Ростова едут…
— Так она же не лекарша вроде, а химик…
— Тем более! Скоро вместо мамы Роны в Питере будет. Ей губернатор целый дворец выделил и лекарей лучших в помощь, и училище химическое учредил.
— А где же митрополит? Где Онуфрий, господа? Вроде все соборники расселись, а никого из Лавры не вижу…
— Вы, любезный, отстали от жизни в Ломоносове! Онуфрия давно сняли…
— Да когда же? Да кто его снял?
— Так свои же и сняли! Месяц назад прошел областной Собор. Патриарха нового выбрали, и прочих новых отцов… Теперь совсем другие верховодят; патриархом Василия избрали. Он личный духовник супруги Кузнеца…
— Ах ты, господи! Ну, тогда понятно, откуда ветер дует!
— Нет, дружище, ничего вам не понятно. Он же теперь патриарх, над всей Русью суд будет вершить!
— Да как же это, над всей Русью? Ведь у соседей свои попы найдутся. Кто же Василия на Урале слушать будет?
— Не советую так громко… Это вам не Ломоносов, сегодня такие дела затеваются… Я вам так скажу — будут Василия слушать, никуда не денутся!
— Постойте, а это что за личности?
— Господа, не шумите, ничего не слышно!
Миша Рубенс ударил в гонг и через рупор объявил о присутствии делегации Верховного польского воеводы.
— Ох ты, дьякон в красной рясе-то, важный какой, а глазенки так и горят!
— Это не ряса, любезный, а сутана. И не дьякон, а епископ Варшавский, Станислав. Говорят, недавно выбрали…
— А еще говорят, что он приятель нашего губернатора.
Внезапно разговоры смолкли, по залу пронесся шумный вздох. Люди привставали на скамейках, чтобы лучше видеть гостевую скамью. Рядом с официальной делегацией Берлина и представителями немецкой фактории появились несколько удивительных, низкорослых людей в черных очках и низко надвинутых черных шляпах.
— Это что за нечисть, прости господи?
— Тише, тише… Ты что, хочешь попасть в списки Трибунала? Не видел разве, баржа здоровенная у Адмиралтейства стоит?
— Так то ж Орландо пригнал, новый Старшина фабричный. В Кронштадте починили и паровик на угле запустили.
— Вот-вот! На барже гномов и привезли, и не только их. Эти мелкие, они де-ле-га-ты! Во как! От германских южных земель и от бельгийцев.
Рядом с пивоварами, степенно
Коваль тихонько оглядывал зал. Эту ночь он почти не спал и весь извелся, а утром, как ни странно, успокоился. Утром в окно спальни заглянуло солнышко, он поставил себе на примусе сто первую кружку кофе, и распахнул тяжелую раму. Дворцовая площадь переливалась миллионами брызг, после ночного дождя, ангел привычно балансировал на столбе, а по Мойке веселой стайкой, под охраной гвардейцев, шли в дворцовую школу ребятишки.
Потом губернатор перевел взгляд назад, на громадный стол, заваленный бумагами, планами и чертежами, и его охватила вдруг детская беззаботность.
«Какого черта, — сказал он вслух и удивился звуку своего осипшего голоса. — Не буду я ничего писать, обойдутся без тезисов. Одного тезиса с них достаточно. Или я остаюсь, или еду к Прохору и остаток дней ловлю с ним рыбу…»
Не успел он это произнести, как ударили колокола, а в дверь заскребся Михаил, с кипой свежих документов. Одной рукой листая бумаги, другой Артур поочередно прижимал к уху местные телефоны, выслушивал отчеты Старшин…
«Возможно, последние отчеты», — напомнил он себе, когда хотел разозлиться на дорожников за рухнувший мостик через Карповку. И приказал себе больше не волноваться. Всё что мог для этих людей, он сделал. И великое чудо заключалось уже в том, что он до сих пор жив…
Совсем волноваться не получилось.
Сейчас рядом с ним сидел Миша Рубенс-младший и тихонько доносил свежие сплетни.
— Слева, восьмой, девятый ряд, видите, господин? Выборные от Гатчинских ковбоев. До последнего клеркам сопротивлялись и паспорта не хотели получать. Заводилой у них тот, который со шрамом, Кирилл Лопата. Кричал, что не собирается ни в какую Думу выбираться, потому что Питер для них — не указ.
— Однако он здесь?
— Всё по закону, господин. Учетная палата трижды листы перепроверила. Лопата сначала отказался, а после, когда увидел, что бедняки выбираться лезут, спохватился. А теперь ковбои сговорились его в губернаторы выставить, от всех крестьянских дворов.
— От всех? И бедняки поддержат?
— А что бедняки, господин? Как ты хотел, всё равно не получилось. Ни один от бедных дворов не прошел, а уж в Старшины, или на твое место, и подавно не замахиваются. Богатеи в корчмах всё вино выкупили, кого споили, а кого и поколотили. На правом берегу, господин, во всех четырех участках, народу вообще не набралось. Все пьяные лежат. Уж не знаю, как и обозвать такую подлость, а обвинить нам некого…
— Это называется «предвыборные технологии», Миша. А справа, бородатые? Почему не помню?