Братство те?рна. Помощница профессора

Говорят, если серебряную монету из руки покойника принести слепой трактирщице, что держит заведение на самой окраине леса, она приготовит тебе особый напиток. Выпьешь один глоток - и точно найдешь свое счастье.

Фредерика не отказалась бы от счастья, но раскапывать ради этого могилы или приглядываться к покойникам, что изредка находятся на улицах Эбердинга - тоже не решалась. Хотя при нынешнем положении дел у ее семьи и просто серебрянная монета не оказалась бы лишней.

Сегодня у Фредерики был назначен последний экзамен в университете, и если провалит его - поедет работать на самый край республики,

Фредди обошла почти все столичные лицеи, интересовалась вакансиями гувернантки, но всюду отказ. Желающих зацепиться в Эбердинге хватало, никто не хотел терять статус свободного горожанина и становиться земпри. В минуты отчаяния Фредерика думала, что вполне справится с этим, приживется в деревне или в маленьком городе на северных окраинах республики: молодым учителям выделяли жилье и давали вполне пристойный оклад, но матушка, чуть заслышав о переезде, закатывала глаза и громко требовала подать ей сердечные капли. А после пускалась в воспоминания о том, как раньше блистал дом Алваресов, какие давал приемы, как сам император танцевал с матушкой на балу и даже шептал ей на ухо пошлости. А после, ах, что же было после!

Фредерика всей душой ненавидела рассказы о матушкиных похождениях и романах с императором, его младшим братом, какими-то графами и прочими. Она любила отца, погибшего на войне, и не желала думать, будто могла быть не его дочерью. Светлокожая и рыжая, точно как члены императорской семьи, Агата - точно не его, но родители и поженились всего за три месяца до рождения старшей дочери. Фредерика же появилась на свет спустя четыре года и предпочитала считать себя истинной Алварес. Благо и темные волосы, тонкие, самую малость резковатые черты лица, высокие скулы, аккуратный рот, а особенно “фамильный” нос с легкой горбинкой намекали на текущую в жилах кровь.

Фредерика старалась соответствовать, быть стойкой и сильной, как отец. Хотя иногда и хотелось подобно Агате сбежать из-под матушкиного крыла и устроиться на швейную фабрику. Агата стригла волосы по новой моде, носила брюки и уже дослужилась до целого мастера цеха и собственной квартиры с видом на городской парк.

Матушка же цеплялась за половину их бывшего дома, которую милостиво сохранил за ними премьер-министр, вздыхала и ждала новой революции, которая вернёт прежние времена. Почти все деньги от правительственных компенсаций и вдовья пенсия уходили на содержание дома, потому Фредерика и матушка зачастую жили впроголодь. А теперь ещё и возможный отъезд за пределы всех трех линий Эбердинга и перспектива лишиться последнего, что связывает Алваресов с их корнями. Если Фредди провалит экзамен. Отличника учебы еще могли оставить при университете, но хорошисту остается только паковать чемоданы.

Фредерика вытащила билет, прочитала вопросы на нем и почувствовала, как холодеют пальцы. Первый же вопрос по истории революции, которую она знала постольку-поскольку. Матушка, завидев эту книгу в руках Фредерики, начинала злиться и стонать, заваливала воспоминаниями о былом и требовала никогда не открывать “книгу лжи”, ведь все знают, что скоро объявится Братство тёрна и вернет на трон императора. И снова все будет как раньше: в дом Алваресов хлынут деньги с северных шахт, плантаций на новых землях и пары фабрик. Фредди в это не верила, после свержения императора прошло семь лет, а из борцов с режимом остались только домоседы вроде матушки и ее друзей, которые много ворчат, но ничего не делают. Поэтому нужно сосредоточиться и попытаться вспомнить, какое же положительное влияние революция оказала на развитие химии, как науки, если Фредди хочет остаться в столице.

Профессор Медина смотрел строго, стучал карандашом по столу, но ни разу не поторопил Фредерику, как и другие профессора. Постепенно аудитория пустела, одна за другой ее покидали студентки и преподаватели, оставив только их двоих. Медина встал, стер с доски все, сложил журналы, защелкнул портфель и неспешно, как сытый кот, двинулся в сторону Фредди.

Такой высокий, почти на две головы выше ее самой, широк в плечах, а пиджак обтягивает так, что видно и узкую талию и развитые мышцы рук. Темные волосы профессор собирал в хвост, гладко брил подбородок и всегда был опрятен и подтянут, в отличие от всех тех пропахших потом и мочой стариков, что захаживали в дом матушки и украдкой подмигивали Фредерике.

– Алварес, вы хотите заночевать здесь?
– Медина облокотился о ее стол и улыбнулся.
– Надеетесь пробраться в библиотеку и под покровом ночи стащить книгу о революции? Или что знания сами всплывут в вашей голове?

– Нет, профессор, простите, профессор. Я готова ответить на второй, третий и четвертый вопросы, - она сделала виноватое лицо и сложила руки на колени. Вряд ли Медину можно этим пронять, но провалить экзамен и упустить шанс остаться в столице Фредди не хотелось. Да она просто не имела права на такое!

– Вам не нравится история революции?
– он удивлённо приподнял брови.
– Опасное пренебрежение, Алварес.

– Да, профессор.

Ее будто заклинило на слове “профессор”. Но ничего другого не шло в голову.

– Я буду вынужден поставить вам "удовлетворительно", - профессор навис над ней, заслоняя свет.
– Если другие ответы прозвучат идеально. История революции - не тот предмет, где можно назначить пересдачу.

Фредерика жалобно всхлипнула. В своих знаниях по другим предметам она не сомневалась, проблемы были только с этой историей, всеми этими именами, датами и положительным влиянием революции на развитие всего и вся. Зачем вообще в экзаменнационные билеты по химии включать вопросы об этом? Но плохая оценка перечеркнет все планы остаться в Эбердинге, матушка не переживет подобного. Она никогда не покинет Эбердинг, но и не сможет жить одна. А на оплату компаньонки у двух Алварес просто не хватит денег.

За дверью аудитории уже шумели студиозусы, ждущие следующий экзамен. Время поджимало, если не придумать ничего сейчас, то через неделю Фредди уже будет трястись в поезде по дороге к северным окраинам республики.

Она медленно встала, шмыгнула носом и взяла профессора за руки. А после заглянула тому в глаза, снизу вверх, со всей возможной мольбой.

– Дон Медина, - такое обращение уже семь лет было не в ходу, но профессор в прошлом принадлежал к знати, как и сама Фредерика.
– Прошу вас, дайте шанс своей нерадивой ученице! Пощадите. Я не могу покинуть Эбердинг. Матушка не переживет!

– В своем ли вы уме? Я не стану выгораживать бестолковую студентку!

Медина хмурился, говорил строго, но не выдернул ладони. Фредди чувствовала их тепло и гладкость ухоженной кожи, которая бывает только у человека, не знакомого с физическим трудом. Возможно, профессор фехтовал вечерами или занимался модным кулачным боем, но не более.

Фредерика подняла его ладони и прижала к своему сердцу, затем облизала губы в притворном волнении.

– Пожалуйста, - прошептала она и потянулась вверх.