Братва
Шрифт:
Я устроился на высоком круглом табурете у стойки и заказал себе литровую кружку «Жигулевского», скользя неторопливым взглядом по лицам присутствующих в поисках нужного объекта. Как и ожидал, обнаружил его среди игроков. Он был в штатском. Судя по уверенно-непринужденной манере держать кий и холодно-расчетливым серым глазам, младший лейтенант Кожевников не только в выбивании показаний, но и в настольном спорте был истинным докой.
Мою скромную персону опер уже тоже благополучно засек. Убедившись в этом, я равнодушно
– Не желаете, Евгений Михайлович, партийку раскидать? Можно без интереса, не на деньги, – услышал я за спиной насмешливо-вкрадчивый голос.
Глупо переигрывать я не стал и неторопливо-спокойно повернулся к районному оперу:
– Нет, дорогой Владимир Петрович, о вашем мастерстве наслышан и напрасно испытывать свой фарт желания не имею.
Младший лейтенант взгромоздился на соседний табурет, старательно делая вид, что и не удивлен вовсе.
– Догадываюсь, откуда ветер дует, – обронил он, заказав себе сто пятьдесят граммов «Смирновской».
– А я и не сомневался в ваших умственных способностях. Да, Гришаня все рассказал. Выхода у него другого не было, как понимаете...
– И что? Ты угрожать, похоже, мне вздумал?!
– Боже упаси! Какой понт с органами ссориться? Только против ветра плевать. Нет. У меня другое на уме. Взаимовыгодное сотрудничество.
– Сильно поумнел ваш брат, уголовник, как погляжу, – усмехнулся опер, скося на меня явно заинтересованный взгляд прищуренных серых глаз. – Давай дальше ври. Любопытно просто.
– И не думаю луну крутить, командир, – заверил я, уже приблизительно определив его уровень интеллекта и несгибаемо-напыщенной самоуверенности. – Чего вы именно ко мне прицепились? В городе немало людишек значительно опасней и вредней для общества...
– И ты готов их назвать? – быстро спросил младший лейтенант. – С точным описанием и конкретными деталями их криминальной деятельности?
– Без проблем! Только дайте мне дальше спокойно коптить небо. Причем с немалой пользой для вас...
В прищуре опера легко читались его мысли: «А я иного и не ожидал. Все вы, уголовники, за свою шкуру мать родную продадите. Твари мутнорылые...»
Но вслух он сказал совсем другое:
– Настоящий лапстос! А ты не дурак, Монах!
– Не понял, – честно признался я.
– Сразу видно, что не бильярдист. Лапстос – это мастерский удар. Таким манером, значит, решил переключить с себя наше внимание на коллег? Не глупо. Матерый волчара, как погляжу. А что конкретно интересного можешь предложить? На пустяки наша контора не разменивается, учти.
– Лады! Восемь глухих «висячек» устроят? Сразу план по раскрываемости в ажур приведете.
– Восемь нераскрытых преступлений? – воодушевившись, мент заказал себе еще порцию сорокоградусной. – С именами их авторов и всеми деталями? Доказательно
– Само собой, – подтвердил я. – Отлично понимаю, что порожняки вам гнать – себе дороже.
– Вот это правильно, – физиономия младшего лейтенанта довольно залоснилась то ли от водки, то ли от моих слов. – Как оформим? Давай, не откладывая, прямо сейчас в отделение пройдем. У меня в сейфе, кстати, неплохой коньячок зря пылится...
– Не покатит, начальник! Ты мой труп завтра увидеть хочешь? Зачем меня так явно засвечивать? Надо делать по уму, коли и в дальнейшем желаешь оперативную информацию от меня поиметь.
– Хорошо, – подумав, вынужден был согласиться опер. – Твоя правда. Что предлагаешь?
– Сделаем так. Я без спешки все обстоятельно запишу, а утром встретимся где-нибудь на нейтральной точке и передам тебе записи. Ладушки?
– Где именно?
– В восемь в парке Энгельса. Это как раз рядом с моими апартаментами.
– Ну ты и Штирлиц, – ухмыльнулся младший лейтенант. – Хорошо. Считай, договорились. Выпить не откажешься?
– Благодарю, но мне уже пора. Да и контакт нам слишком опасно затягивать. Ну, бывай! До завтра.
По пути домой посетил свою гостиницу. Гришка, во исполнение роли больного, лежал на диване, апатично глядя в потолок. За столом у окна заботливой сиделкой устроился Карат в нескучном обществе бульварной газетенки «Ярмарка».
– Как наш милый пациент? Ухудшение здоровья не наблюдается? – пошутил я, прикрыв за собой дверь номера.
Но Карат почему-то юмора не понял:
– Нет, Евгений Михалыч. Я его даже пальцем не трогал. Тихо лежит, не выступает.
– Вот и ладушки. – Я присел на край дивана и вынул блокнот. – Гришуня, я тут набросал текст твоего заявления в органы. Давай-ка перепиши своей рукой. Карат, раздобудь пару листиков бумаги. У Петровича должны быть.
– Но ведь это грозит мне крупными неприятностями, – завыкобенивался мэтр, пробежав глазами мою писанину.
– Возможно, – не стал я отрицать. – Но лишь где-то в будущем, да и то не точно. А я тут, рядышком... Ну, коли гипотетической опасности ты предпочитаешь реальную, придется Цыпу кликнуть. Может, он для тебя по дружбе самую красивую и новенькую швабру подберет.
– Да я же не отказываюсь, – проявил благоразумие Гришка, беря у Карата принесенные тем чистые форматные листы.
Приземлившись за столом, мэтр занялся перепиской, выводя буквы так старательно, будто школьник на контрольной по правописанию.
– Вот и ладушки, – поощрительно улыбнулся я бывшему шнырю, пряча результат его работы в карман. – Запомнил, что начеркал? Учти – возможно, тебе это все устно повторить придется. Ну, отдыхайте дальше, ребята. Карат, закажи для больного бутылочку «Перцовки». От простуды и апатии она преотлично помогает. Счастливо оставаться.