Братва
Шрифт:
– Нет, – я вложил в голос всю искренность, на которую только был способен. – А что такое? Автокатастрофа? Есть жертвы?
– А-я-яй, Евгений Михайлович! Такой подкованный в юридических вопросах человек, как вы, должен хорошо знать, что автодорожные происшествия прокуратура не расследует, – насмешливо посетовал мой собеседник. – Лебедев зверски убит, и мне бы хотелось безотлагательно побеседовать с вами о покойном. Насколько я выяснил, ваши с ним дорожки пересекались еще в зоне.
– Приезжайте, – сухо сказал я. – Если чем-то смогу быть полезен следствию – буду рад.
– Нет.
«Вот козел! – мысленно ругнулся я, кидая трубку на рычаг. – Разговаривает так, будто я не уважаемый бизнесмен, а мелкий оборвыш-карманник, пойманный с поличным!»
Но делать нечего. Наручный «Ролекс» показывал уже половину третьего. Машину решил не вызывать и на рандеву с нагловатым следователем отправился в городскую прокуратуру на банальном такси.
Улицы в это лето были на одно лицо – все поголовно пестрели предвыборными плакатами претендентов на комфортное президентское кресло. Многие из кандидатов, участвуя в марафоне, явно преследовали ту же цель, что и старый петух, гоняющийся за молодой курочкой – не трахну, так хоть согреюсь!
Двенадцатый кабинет находился на втором этаже неказистого серого здания, невзрачным светом и зарешеченными окнами смахивающего на филиал тюрьмы. Вышек с автоматчиками только не хватало и вольера с овчарками. «Хотя, – подумалось, – овчарок здесь хоть отбавляй. Просто сидят они тут не в клетках, а в обшитых дубовыми панелями кабинетах и нагло притворяются людьми...»
К счастью, в коридоре у нужного кабинета очереди не оказалось, и я толкнул дверь, для приличия пару раз стукнув в нее костяшками пальцев.
Комната была маленькой и продолговатой, как пенал. Хотя сравнение с гробом, возможно, было бы ближе к истине, принимая во внимание мрачную специфику данного учреждения.
В конце комнатушки под портретом первого президента России сидел за письменным столом розовощекий тип лет тридцати пяти. Гражданский костюм синего цвета не скрывал, а подчеркивал военную выправку хозяина. Грубо-крупные черты лица и взгляд исподлобья серо-голубых глаз и вовсе выдавали в нем солдафона.
– Евгений Михайлович, как понимаю? – чего-то вдруг разулыбался хозяин кабинета. – Присаживайтесь, прошу вас!
Я не заставил себя уговаривать и, придвинув стул, устроился напротив следователя. Мы с минуту разглядывали друг друга. Капитан, наверно, из чисто профессионального интереса, прикидывая, какой вопрос может сбить меня с панталыку, я же – из простого любопытства.
– Поделитесь, уважаемый Евгений Михайлович, секретом, – голос следователя был буквально пропитан приторным елеем. – Каким замысловатым способом вам, рецидивисту, прямо с лагерных нар удалось стать столь крупным коммерсантом? Откуда, интересуюсь, начальный капитал? С неба свалился, как манна небесная? Или ветром надуло?
– Здесь нет никакой мистики, капитан, – полуулыбнулся я, давным-давно готовый к подобным каверзным вопросам. – Дело в том, что я, признаюсь, очень бережливый человек. Даже скупой. Всю сознательную жизнь копил деньги – копейка к копеечке. Перед последним сроком
– Весьма убедительно! – не скрывал язвительности Горбин. – На эти деньжищи сегодня можно купить аж четыре булки хлеба, а не то что какую-то гостиницу и ночной клуб!
– Вы не дослушали, гражданин следователь, – вдоволь налюбовавшись на откровенно-злорадную физиономию мента, сообщил я. – Продолжаю, с вашего позволения. Так вот, пока я чалился в зоне, эти десять штук выросли в шесть тысяч раз. Мне стыдно, но должен признаться вам в совершении очень непатриотичного поступка – накопления свои я держал в долларах. Если помните, в то благословенное время за восемь рублей давали десять долларов... Таким вот случайным образом я и стал миллионером.
– Красиво, ничего не скажешь, – кисло улыбнулся следователь, но тут же принял строго официальный вид. – Хорошо! Перейдем к делу! Когда и при каких обстоятельствах вы последний раз видели гражданина Лебедева?
– Вчера около полуночи в «Кенте». Он был в холле, выполняя служебные обязанности, охраняя входную дверь. В разговор я с ним не вступал, лишь поздоровался. Дежурство его заканчивалось в шесть часов утра.
– А где вы находились с шести до восьми утра сегодня?
– Спал у себя в квартире.
– Кто это может подтвердить?
– Никто. Так как я давно перековался и живу законопослушным гражданином, то обеспечивать себе алиби на каждый час считал необязательным.
– И напрасно! – Следователь радостно оживился, чуть руки не потирал от избытка положительных эмоций. – Так, значит, и запишем – на время убийства Лебедева алиби у вас, кстати, бывшего мокрушника, отсутствует полностью! Верно излагаю, а, Монах?!
Я невольно скривился – мент произнес мое блатное прозвище как грязное ругательство. Я быстро отвел взгляд, чтобы скрыть глаза, налившиеся ненавистью. С превеликим трудом подавив справедливое желание промассажировать капитану челюсть, по возможности спокойно ответил:
– Слова ваши заслуживают внимания лишь в том случае, если укажете хотя бы один правдоподобный мотив для убийства собственного работника и ко всему еще давнего приятеля.
– Всему свое время, неуважаемый! – противно осклабился следователь прокуратуры. – Расследование только-только начинается, а когда оно закончится, надеюсь, ты у меня в камере загорать будешь.
– Ну, раз мы уже по-свойски перешли на «ты», – не сдержался я, – то ты, начальничек, слишком много на себя берешь! По ходу, извилина у тебя лишь одна, да и та образовалась от ношения фуражки!
С глубоким удовлетворением заметил, как позеленела от бешенства физиономия Горбина. Выдержки, оказывается, у него на ломаный грош – даже губешки подрагивали, когда заговорил.
– Браво, Евгений Михайлович! Мы еще вернемся к этому вопросу, обещаю!.. А сейчас расскажите, будьте так любезны, о частной жизни вашего приятеля Карата. У него были враги?
– Без понятия, капитан. Проживал он там же, где и работал – в гостинице «Кент». Постоянных подружек, насколько знаю, не имел. Спиртным не злоупотреблял. Был спокойным, рассудительным человеком, но одновременно и сентиментальным романтиком.