Братва
Шрифт:
Руками старался лишку не шевелить. Стальные самозатягивающиеся браслеты и так уже буквально вгрызались в мои запястья своими бульдожьими челюстями.
Помещение было небольшим – три метра на четыре – и вредным для здоровья: стены и даже пол цементные. Температура не выше плюс десяти. Удачно, что на мне утепленная куртка, но все одно здешний климат мой организм долго не выдержит. В воздухе невидимыми флюидами наверняка шастали мириады туберкулезных палочек.
Немного приободрил вид матраца, брошенного на пол в углу подвала. Еще свежи в памяти тюремные карцеры, где после ночи, проведенной на голом бетоне, кости ныли и стонали, словно насквозь пропитавшись мерзопакостной ледяной сыростью.
Матрац оказался сухой, видно,
Загнав половину матраца на стену, я соорудил некое слабое подобие кресла. Зажигалку и курево мне оставили вместе с серебряным портсигаром. Воспользовавшись этим, закурил папиросу.
Выхватили меня около часа назад. Взяли грамотно и нагло – в тот момент, когда утром возвращался из клуба домой. В дневное время суток охрану я обычно не беру – впредь будет мне наука. Бурная бессонная ночь с Мари сильно притупила бдительность и реакцию. В подъезде у лифта ко мне приблизились трое, причем один из незнакомцев, бывший в милицейской форме, сразу рявкнул:
– Предъявите документы, гражданин!
Этот «гражданин» вкупе с ментовской шкурой ввели меня в заблуждение, и я замешкался на какую-то пару секунд. Но и этого им вполне хватило, чтобы я оказался обезоруженным и с самозатягивающимися браслетами на запястьях. Рыпаться было уже поздно, и я, делая хорошую мину при плохой игре, спокойно последовал за «ментом». Двое его подручных страховали по бокам, галантно придерживая меня за локотки. Направлялись мы не в квартиру, а к выходу из подъезда. Что нисколько меня не удивило. Я уже просек, правда, с досадным опозданием, что группа захвата липовая. Имея за плечами богатый печальный опыт задержаний и арестов, я преотлично знал, как «работают» настоящие опера – для профилактики непременно звезданут сначала по болевым точкам – печени или почкам, а уж потом только закоцают. Причем наручники застегнут обязательно сзади, а не как сейчас – спереди. Хотя и без этих деталей я должен был сразу догнаться, что почем – у типа в ментовской форме поверх кителя была беспечно надета черная импортная куртка из плащевки. А ведь общеизвестно, что легавые по инструкции могут ходить либо в штатском, либо в форме. Смешивать же атрибуты гражданской и служебной одежды категорически запрещается. Если б не моя усталость – не возникло бы двухсекундной заминки, и валялись бы эти наглые ребятишки сейчас у лифта с аккуратными дырками во лбах и намертво застывшим недоумением в пустых глазах. Банальная история – задним умом мы все гении.
У подъезда уже поджидала «девятка» с затемненными окнами. В машине мне залепили пластырем глаза, что вселяло некоторый оптимизм – значит, в ближайшее время «мочить» меня не собираются. И то вперед, как говорится.
Примерно через сорок минут въехали во дворик полутораэтажного бревенчатого дома. Ни слова не говоря, с меня содрали лейкопластырь и втолкнули в боковую низкую дверку, ведущую в подвал. «Группа захвата», видать, уже выполнила свою функцию, и душевно беседовать придется с кем-то пока неизвестным. Или молчанием просто на психику пытались давить, козлы.
Я отбросил выкуренную папиросу и закрыл глаза. Особой тревоги не испытывал. И дело тут вовсе не в чудной чуйской «травке». Просто ноги были обуты в австрийские полусапожки на каблуках. Эти замечательные коры подарил Цыпа после истории, приключившейся со мною прошлой весной...
Как-то вечером я решил немного изменить заведенный распорядок и вместо традиционно-привычного стриптиз-клуба отправился в театр музыкальной комедии. Зная негативное отношение Цыпы к любому виду лицедейства, тревожить его не стал, а просто вызвал по телефону такси.
С билетами проблем не было, почти половина кресел партера оказались свободными. Давали оперетту «Мэкки-нож». Симпатичная вещица, но в исполнении Андрея Миронова главный герой смотрелся значительно круче. Правда, видел я его только по черно-белому телевизору в лагерной комнате отдыха, но все одно, Миронов-Мэкки произвел тогда сильнейшее впечатление, близкое к восторгу. И, судя по выражению лиц сидящей рядом братвы, не на одного меня.
На сцену я почти не смотрел. Не потому, что отлично помнил сюжет. Мое внимание буквально примагнитила к себе девушка, занимавшая соседнее кресло. Как сразу вычислил, в музкомедию она тоже пришла одна. Лет двадцати с маленьким гаком, хотя строгий темно-вишневый костюм вовсю старался сделать ее немного взрослее. Костюму совершенно не соответствовало личико с шаловливым взглядом искристых голубых глаз и непослушным белокурым локоном, норовившим упасть на розовую щечку. «Бутончик», – махом окрестил я театральную соседку, любуясь ее свежей молодостью и восхитительным бюстом, который не скрывал, а скорее даже подчеркивал приталенный жакет.
Такое неприкрыто-пристальное внимание не осталось незамеченным. Несколько раз девушка вызывающе поглядывала на меня, словно спрашивая: «Вы что-то желаете сказать? Или просто страдаете косоглазием?» Но, убеждаясь, что я ни капельки не реагирую на эти молчаливые выпады, всякий раз первой отводила взгляд.
Я вдруг остро пожалел, что давно не бывал в парикмахерской, да и прикид мой слишком уж пролетарский – вечная кожанка, джинсы и шелковая рубашка без галстука. Все по старой лагерной привычке траурно-черное. Небось выгляжу на все полста лет, хоть и сорока нет еще. По ходу, надо будет обновить-омолодить личный гардероб как-нибудь на досуге.
В антракте, претворяя мою тайную надежду в жизнь, Бутончик отправилась в буфет. Я незамедлительно последовал за незнакомкой. В очереди мне удалось пристроиться прямо за ней, и заказал я то же, что и она – бутерброд с ветчиной и бокал «Варны». Естественно, мы оказались за одним столиком.
– Вам не кажется, что вы чересчур навязчивы? – Бутончик насмешливо прищурила чудные глазки-омуты.
– Нет, – я выдал свою коронную лучезарную улыбку. – Дело в том, что я ярый противник всякой фальшивой скромности и неискренности. Коли человек вызывает во мне приступ восхищения – я никогда не скрываю этого. Счастлив убедиться, что и ваш нежный милый голос соответствует по качеству всему остальному. Уверен, что имя у вас замечательное! Меня, кстати, Женей зовут.
– Имя у меня самое обычное – Ольга, – отозвалась девушка, несколько ошарашенная моим словесным натиском, но тут же улыбнулась. – А приступ побочно не вызовет инфаркт?
– Надеюсь, нет. Хотя сердцебиение уже явно зашкаливает за черту нормы. Но это не страшно. От положительных радостных эмоций не умирают. А имя Оля очень удачно вам подходит. От него словно веет ласковым теплом, уютом и истинно женской добротой. Честное слово! – Я сначала хотел сказать для убедительности наше расхожее «гадом буду!», но вовремя одумался, сообразив, что данное блатное выражение никак не предназначено для нежных ушек моей собеседницы. От такой идиомы они просто увянут, чего доброго.
– Как-то непривычно, Женя, говорите. Вы, случайно, не учитель словесности?
– В некотором смысле. Я литератор.
– Наверное, поэт? Угадала?
– Прозаик. Работаю в довольно редком жанре черного детектива.
– Я люблю детективы не меньше, чем сухие болгарские вина, – призналась Оля, пригубливая «Варну».
– А я обожаю болгарские сигареты. Выходит, у нас много общего. Обнадеживающий признак...
Третий звонок уже звал зрителей занять свои места, и мне пришлось на время завязать галантно любезничать, незаметно расставляя браконьерские сети на молодую особу. А если точнее – на невинность великолепной особи женского пола. Впрочем, навряд ли она так уж невинна, как чудится на первый взгляд. Хотя отсутствие обручального кольца на ее безымянном пальце давало некоторую пищу для размышлений.