Братья и сестры в Реестре
Шрифт:
— Значит так. Мы уйдём, ты тоже не задерживайся. Мы тут наследили. Эх, хорошее было место. Хоть бы Суд времени не прознал.
Она снова открыла рот, словно хотела что-то добавить, но так ничего и не сказала.
— Я только мусор уберу, и сразу перемещусь.
— Осторожно, Олег. Ты попал в очень опасную игру, толком не зная её правил. Ну да ладно, дело поправимое. Короче, люблю-целую.
Слова без дела не остались — поцеловала: коротко, но жарко, а потом проглотила парочку “негрустинов”, чтобы уже через полминуты исчезнуть вместе с пленником, которого за долю секунды до этого ухватила за ухо.
Олег,
Хроноказнь
<озеро Добрых старух> — 2039, 13 июля
— Куда и вкогда ты меня привела? — спросил Олег, озираясь.
— Нравится? — улыбнулась молодая женщина сорокалетнему мужчине, который вертел головой и жадно внюхивался. — Это мое тайное место. Я его случайно открыла, когда заказчик велел отправиться по заданным координатам.
— В смысле?
— А как еще можно проснуться там, где никогда не был? Используют координаты, типа как из «Гуглмэпс». Представляешь, всего в одной цифре ошиблась, и попала в такое чудесное место.
— А что было за задание?
Елена долго не хотела рассказывать, но Олег настаивал. Он помнил о её предательстве и желал накопить хоть какой-то запас доверия к этой странной женщине, к которой его нечеловечески влекло.
— Не уверена, что ты бы хотел это услышать, если б хотя бы отдалённо представлял, о чём пойдёт речь…
— Ладно, — сдалась Елена, — Меня настойчиво попросили провести… хроноказнь.
Олег вздрогнул, вспомнив задание из бункера. Значит, правда, и Елена — не архивист, а исполнитель. Слово было резким, как свист плётки.
— Или гипноказнь. Эту экзекуцию называют по-разному. Все варианты дрянь. Но это ведь не важно, учитывая мерзость самого процесса.
— И что за процесс?
— Помнишь, я объясняла, что происходит с обычным человеком, когда его переносит через Дрёму гип?
— Да, он теряет что-то произвольное.
— Не такое уж и произвольное, — вздохнула Елена. — Тяжесть его утрат зависит от его ценности для Своего времени. А сам понимаешь — услуги гипов баснословно дорогие. Ради обычного обывателя прибегать с ним никто не станет.
— Почему ты не отказалась?
— Потому что мы аномалия, Олег. Мы, гипы, уродливая ошибка мироздания. Я бы даже сказала — мелкий сбой в Великом Реестре. Нас по-хорошему не должно быть, и я серьёзно не понимаю, почему Старина Ре ещё не сморгнул нас, как непрошенную пылинку.
— Не понимаю, при чём здесь задания.
— Нас терпят, потому что нашими услугами пользуются сильные мира сего. Если начнём крутить носом и отказываться от заказов, от нас очень быстро избавятся. А гипов раз-два и обчёлся. Не успеешь моргнуть, никого не останется.
— Любая лояльность имеет предел.
— Я испугалась. Услугу затребовал такой человек… Лучше вообще не знать, что такие существуют, и уж тем более не сводить с ними знакомство. От таких нужно бежать на пушечный выстрел, как говорил мой отец.
— Мне кажется, я догадываюсь, что такое эта… хроноказнь. Но лучше расскажи сама.
— Он был похож на студента. Семитский ухоженный юноша с длинной могучей шеей, хотя сам весьма субтильный. Угреватый. И с огромными очками. Представляешь — они были такими огромными, эти линзы, что доходили до крыльев носа. Эдакий стопроцентный хрестоматийный чистокровный очкарик — в жёлтой толстовке с капюшоном и длинными чёрными веревочками, которые он всегда регулировал так, чтобы одна не вытягивалась длиннее другой. Полагаю, он был педант.
Олег кинул попавший под руку приплюснутый камешек размером с котлетку, тот словно сам прыгнул в руку, кинул так, чтобы тот проскакал по спокойному зеркалу озера. Камешка хватило на три прыжка. Озеро хлюпнуло и приняло подношение. До этого, не теряя нити неожиданного разговора, Олег разложил палатку и привел в рабочий вид раскладные стулья. А потом разложил стол.
— Поначалу парень думал, что это какая-то весёлая шутка, парк аттракционов и совсем не боялся. Может, его накачали какими-нибудь наркотиками. А может, не ожидал такой холодной злобы от представителей своего биологического вида. Мне понадобилось двенадцать перемещений…
— Если хочешь, можешь дальше не рассказывать.
— Нет уж, — отрезала Елена. Её лицо было красным, — Сам попросил. Сначала мы попали сюда. Я ошиблась всего на одну цифру в координатах. Получилось как последний подарок несчастному юноше. Он потерял два пальца на правой руке — указательный и большой, но, думаю, даже не заметил — до того поразился этому волшебному месту.
Олег расхотелось слушать дальше, но он понял, что исповедь уже не остановить.
— Наверное, заказчик хотел провести тематическую экскурсию по временам и местам, в которых происходило что-то важное для этого юноши. Такое вот изощренное издевательство над… Мне почему-то кажется, что парень был сыном заказчика, они чем-то были похожи. То ли прищуром, то ли жестами. Мы прыгали то в школьный выпускной, то в ночную рыбалку, от которой всегда веет сонным ужасом. Однажды мы осознались в детской кроватке, она чуть не развалилась под моим весом. Студенту на тот момент было годика два. К тому времени он был уже одноглазый, без правой ручки и левого уха, а часть головы выглядела так, будто бы никогда не знала волос. Из уцелевшего глаза малыша капала кровь. Но я все продолжала и продолжала осознаваться в тех времестах, которые получила от заказчика и зазубрила накануне до состояния таблицы умножения. Таких заказчиков нельзя бросить на полпути. Олег, я конченая. Меня сейчас вырвет.
Он обнял её. Елену потряхивало, но глаза были сухие. Она говорила спокойным голосом. Почти спокойным. Олег гладил её по рыжим античным волосам.
— В конце концов он что-то понял. Студент. Он скулил и просил прекратить мучения. Спрашивал, кто я и что происходит. Неудивительно. Перед ним раз за разом представала разная баба. Я имею в виду свой возраст. Менялись декорации, времена года и суток. Он выглядел как телёнок, которого ведут на убой. Но я сделалась логичной и последовательной, как грёбаный робот. Я довела дело до конца. И знаешь, где мы осознались в последний раз?
Олегу хотелось зажать уши, но он вопросительно посмотрел на позеленевшую Елену.
— Мы осознались в больнице. Я, дряхлая старуха, и он — умирающий на койке от неведомой болезни пожилой мужчина. Хотя почему от неведомой? Он умирал от Дрёмы. И от меня. Я сама была его неизлечимой болезнью. И я сидела рядом — горбатая, с кривыми ногами, морщины на лице были словно архитектурные украшения. Я прямо их физически чувствовала — как ощущают старые шрамы в дурную погоду. Я держала студента трясущейся рукой за безвольную руку всё то время, пока он уходил.