Братья наши меньшие
Шрифт:
— Странное развлечение, — сказала, подумав, Наташа
— Как мне называть тебя, чтобы не исказить ненароком? — спросил я.
— Мне все равно, — ответила она. — Я в эти предрассудки не верю.
— Понятно, — пробормотал я.
Она молчала. Потом сказала, с легким вздохом поправляя капюшон, опять превращаясь в волшебного эльфа:
— Ты прости, я за тобой следила.
— Зачем? — спросил я, вспоминая абрикосы и Машу. Машу и абрикосы. Машу. Абрикосы.
— Не надо тебе знать.
— Не надо решать за меня! —
Я уселся поудобнее. Каждое движение отдавалось болью в голове и руке, и я едва сдержал стон. Повернул голову и посмотрел на Наташу: она хмурилась и отводила взгляд, кусала губы. Смешно получалось. Наташа выглядела, как нашкодившая лицеистка.
— Может, ты и прав, — медленно проговорила она, расстегнула «молнию» на куртке и распахнула ее. Под курткой был коричневый вязаный свитерок с начесом; я удивленно посмотрел на Наташу. Но представление не закончилось: Наташа приподняла свитер до самой груди. Одежды под ним не оказалось. Мне открылись светлая в розовых мурашках кожа и черное пульсирующее пятно с левой стороны. Оно было как живое и масляно блестело.
Я вздрогнул.
— Ты уже знаешь, что это такое, — сказала Наташа, опуская свитер и застегивая куртку.
— Жук-скарабей… — пробормотал я. Шок был силен, и я даже забыл о боли на пару секунд.
Она кивнула:
— Так его называют те, которые придерживаются «египетской» версии происхождения. Да и другие — по привычке.
— Чего?
Наташа вздохнула и отвернулась; я заметил, что левую руку она все время держит в кармане куртки. Карман был глубокий, и в нем без труда можно было спрятать пистолет.
— Долгая история, — сказала Наташа. — Давай я расскажу тебе ее дома?
Я помотал головой:
— Нам надо заехать в больницу… там лежит мой друг, и я должен отдать ему паспорт.
— Хорошо, — кивнула Наташа.
Мы помолчали. Потом, не придумав ничего лучше, я сказал:
— Наташ, знаешь что? В своем капюшоне ты на эльфа похожа.
— У меня уши незаостренные.
— У эльфов уши не главное. У эльфов главное — высокомерие, гордость и зеленый капюшон.
— Глупости.
— Нет, не глупости.
— Полев, тебя слишком сильно по голове ударили.
— В юности я начитался Полкина и мечтал стать эльфом. Или хотя бы пожить у них месяц-другой. Они были слишком благородные, если ты понимаешь, что я имею в виду. Я хотел напакостить им, чтобы они напакостили в ответ и перестали быть благородными. Такая у меня была детская мечта.
— Полев, ты больной.
— А оркам я, наоборот, хотел помочь. Я бы строил им хосписы, детские сады и молочные кухни. Я бы учил их добру. Понимаешь?
— Нет.
— Я к тому, что я хотел попасть в сказку и перекроить там все по-своему. А тут появляешься ты со своим волшебным гнойным пятном, и я никак не пойму, что с тобой надо делать — помогать или пакостить. Ты как думаешь?
Она не ответила.
В больнице мы не собирались задерживаться. Я передал паспорт доктору и хотел уйти, но он с сомнением поглядел на мою физиономию, покрытую засохшими пятнами крови, и спросил:
— Вам-то самому… помочь, может?
— Нет, спасибо, — ответил я и спросил: — Как там мой друг?
— Состояние стабилизировалось, — заученно ответил врач. — К нему жена пришла… вас пропустить пока не могу.
— Хорошо, — ответил я и побрел прочь; у входа меня ждала Наташа; капюшон она убрала за спину и теперь походила на обычную девчонку, а не эльфийскую охотницу. Возле нее стоял дюжий санитар и рассказывал сальный анекдот, но Клюева не смеялась. Казалось, она вообще не обращает на санитара внимания.
Заметив меня, санитар досадливо поморщился, но отошел. Наташа взяла меня под руку. Со стороны это выглядело невинно: мужчина и женщина прогуливаются. На самом деле Наташа поддерживала меня — я мог грохнуться в обморок в любую минуту. Рука моя жутко болела, но, кажется, обошлось без перелома.
Мы молча прошли мимо «газелей», на белых боках которых алели цифры — ноль три; мимо сторожа — он кивнул мне, как старому знакомому. Я растерянно кивнул в ответ.
На улицах нам попадались люди, которые спешили по своим делам. Два или три человека стояли на автобусной остановке. «Богатые», — подумал я и немедленно захотел напакостить им, но тут же устыдился своих мыслей и разозлился на самого себя. Да, я хотел измениться, но не до такой же степени, что не могу теперь контролировать эти изменения!
— Терпеливые, — прищурив глаз, сказала о людях на остановке Наташа.
— Зачем ты за мной следила? — спросил я.
— Потому что ты не такой, как все.
— В чем я не такой?
Она усмехнулась и подмигнула мне:
— Будто не знаешь!
— Тебе девятнадцать лет шесть месяцев и восемнадцать дней, — сказал я. — Вот и вся моя особенность… электронные письма тоже от тебя?
Наташа кивнула и свободной рукой накинула на голову капюшон, потому что начало моросить. Под ногами перекатывалась щебенка; улицу в этом месте не заасфальтировали. А вон там, через дорогу, школа, серый кирпичный кубик, в которой я учился.
Я посмотрел на школу, ожидая, что вот-вот нахлынут воспоминания, тоска, но ничего не нахлынуло: я слишком устал.
Наташа остановилась, наклонилась к земле, перевернула камешек и вынула из-под него бронзовую монетку. Монетка была иностранная.
— Это не главная твоя особенность, — сказала Наташа. — Главное, что у тебя нет… скарабея.
— Ы?
— Скарабея. Новообразования, опухоли. У всех, кто обладает паранормальными способностями, скарабей есть, а у тебя нет.
— Понятно, — сказал я.