Братья по оружию или Возвращение из крестовых походов
Шрифт:
Так разговаривал сам с собой Герень, когда юноша в зеленой тунике, спешивший навстречу, остановился перед ним и, обращаясь к пажу, сопровождавшему министра, спросил:
– Не подскажете ли, как мне пройти в сад замка?
– Для этого вам придется вернуться назад, – отвечал тот. – Когда вы пройдете не меньше полумили, то окажетесь в городе, а оттуда до замка рукой подать. Но кого вы хотите найти в саду?
– Мне нужен граф Овернский, – ответил юноша, – по очень важному делу. Меня уверяли, что эта дорога намного короче. Будь прокляты те, кто послал меня сюда! Мерзкие обманщики! – возмущенный, он повернул назад.
Герень не уловил ни слова из этого разговора, настолько занят был он другим диалогом.
– И именно таковы приказания моего отца? – спрашивала Агнесса, и Гереню показалось, что королева была смущена.
– Точно так, государыня, – подтвердил граф. – И он заклинает вас выполнить свой дочерний долг. Он заклинает всеми обетами, самыми драгоценными, самыми священными…
Продолжение разговора было потеряно для министра, поскольку собеседники вновь удалились и шли теперь по другой аллее. Он продолжал прислушиваться еще несколько минут, но ничего не услышал, кроме топота копыт скачущих по лесу лошадей. Удивленный, он обернулся и увидел короля, которого сопровождали двенадцать вооруженных воинов. Судя по всему, они направлялись в замок.
Не доезжая до места, где находился Герень, Филипп спешился и передал своего коня одному из оруженосцев.
– Я пройду через сад, – сказал он, – а вы отправляйтесь в обход. Но, заклинаю, ведите себя как можно тише и не привлекайте к себе излишнего внимания горожан. Я боюсь, что добрые жители, узнав о моем возвращении, завалят меня жалобами. Если бы не это проклятое отлучение!..
Он был уже в нескольких шагах от Гереня, но так и не заметил его, настолько был занят своими нелегкими думами.
– Счастливый Саладин! У тебя нет такого жреца, который посмел бы возмутить твой домашний покой!.. Клянусь небом, я приму твою веру и стану мусульманином! – скрестив на груди руки, вскричал он в отчаянии.
Тут он поднял глаза и встретился взглядом с глазами министра.
– А, это ты, Герень, – удивился король. – Неужели проклятие выгнало и тебя из города?
– Нет, не это, мой государь. Я пришел сюда по другой причине, – ответил министр. – Хотел побыть в тишине, чтобы спокойно обдумать кое-какие проблемы. – Отправляйся-ка в замок, – сказал он своему пажу. – Мне нужно поговорить с королем, и разговор этот не для чужих ушей.
Он подождал, пока паж не скрылся из виду, затем продолжил:
– Известно ли вам, государь, что, не менее чем в пятидесяти провинциях нашего королевства, народ берется за оружие. Подстегиваемые многими и многими баронами, они готовят вооруженное восстание, и боюсь, государь, что их действия направлены вовсе не в вашу пользу.
– Мы остановим их, Герень! – твердо сказал король. – Мы выступим против них и докажем низким вассалам, что у них есть еще повелитель! – бросил он на ходу, направляясь к саду.
Но, словно вспомнив о чем-то важном, он вдруг остановился и, пошарив в кармане, достал из него листок пергамента.
– Эту бумагу я нашел на своем столе, в Гурне. – сказал он, передавая листок министру. – Хотел бы я знать, кто мне ее подсунул. Поступок нелепый и странный, скажу я вам. Похоже, у графа Овернского, как и у меня, тоже есть тайные враги, действующие исподтишка. А этот-то чем не угодил?..
Герень взглянул на записку и тотчас узнал почерк каноника святой Берты. «Сир король, – прочел он вслух, – остерегайтесь графа Овернского!» Но не успел он сделать каких-либо замечаний по поводу этой записки, как из сада вновь донеслись голоса, которые с каждой минутой становились слышны все отчетливее. Филипп замер, насторожившись: он не мог не узнать голос своей супруги.
– Королева? – удивился и обрадовался он. – Конечно же, это Агнесса!
При одном только имени, столь для него драгоценном, все его печали, все неприятности рассеялись в тот же миг, как исчезает роса под лучами жаркого солнца. Морщины на лбу разгладились, а черты лица приняли добродушное выражение.
– Но что я слышу! – снова насторожился он, – она не одна? Кто ее собеседник? Вам знаком этот голос, Герень?
– Я думаю… мне кажется, государь… – мямлил министр, явно смущенный, – мне кажется, это граф Овернский.
– Вы думаете!.. Вам кажется!.. – вознегодовал король. Кровь бросилась ему в голову, и голубые вены яснее обозначились на его лбу. – Граф Овернский?.. Но что же вас так смутило, епископ? Вы покраснели, словно юнец, тогда как, казалось бы, ничто не должно вас смущать!.. Что все, это значит? Молчите? Ладно… Клянусь богом, я сам доберусь до правды!
Разгневанный, он выхватил из кармана ключ и быстро пошел к калитке. Но в эту минуту голоса приблизились настолько, что каждое слово звучало вполне отчетливо. Не сумев побороть искушения, Филипп остановился и прислушался.
– Запомните это раз и навсегда, Тибольд! – взволнованно говорила Агнесса. – Не предавайтесь иллюзиям и не принуждайте меня более. Я ценю вашу откровенность, но несмотря ни на что, невзирая даже на собственные мои чувства, я не предам короля и буду верна ему до конца. Он мой супруг – этим все сказано. Долг связывает меня подчиняться ему во всем, потакать малейшим его капризам и не покидать его никогда. Вы поняли, граф? Я никогда не оставлю своего мужа!
Эти слова, равно как и подозрительное смущение министра, произвели сильное впечатление на Филиппа, лишив его рассудка. Он сжал кулаки, вне себя от ярости. Вспомнилось все: и странное предупреждение, которое он получил в Турне, и то, что говорил ему шут в Венсенском лесу.
– Она не любит меня! – не смог удержаться он от горькой обиды. – Нет, не любит! И это после всего, что я для нее сделал, чем ради нее пожертвовал. Но он-то, он… Клянусь, он не уйдет от меня! Я отомщу за свой позор и не успокоюсь, пока не увижу его окровавленный труп у своих ног!
Эти пламенные взоры, сжатые кулаки, вены, вздувшиеся на лбу, яснее ясного говорили о том, в каком состоянии находился сейчас король. А последняя фраза, которую он обронил против своей воли, прозвучала настолько отчетливо, что Герень лишь утвердился в своих подозрениях. Он бросился на колени перед монархом, загородив собой путь к калитке, и, крепко обхватив его ноги, умоляюще взглянул на Филиппа.