Братья по оружию или Возвращение из крестовых походов

Джемс Джордж Рейнсфорд

ГЛАВА III

Едва лишь Жоделль, а за ним и король со свитою, уехали из гостиницы, как Эрмольд де выбрался из своей темницы.

– Боже праведный! – не удержался он от восклицания. – Что же мне делать? Если я признаюсь сиру Гюи, что пренебрег его приказанием вернуться как можно скорее ради свидания с Элеонорой, он убьет меня тут же, на месте. Да он свернет мне шею или раскроит голову своим бердышом, узнав об истинной причине такой медлительности! Он непременно сделает это, чтоб другим было неповадно, и будет, конечно, прав. А если я не вернусь… что тогда? Торжество изменника, падение моего доброго и благородного господина, уничтожение

всех надежд принца – вот каковы будут последствия такого поступка. Решено, я возвращаюсь! Да, я вернусь, чтобы рассказать своему хозяину все без утайки, чего бы мне это ни стоило. И пусть он меня убьет, если ему будет угодно, но я спасу его жизнь, я разрушу коварный заговор. Но как быть с Элеонорой? Сердце ее разорвется от горя, если меня не станет! – нечаянная слеза сползла по его щеке. – А впрочем, она ничего не потеряет, кроме любовника, которому так просто найти замену. Смею надеяться, что она скоро утешится и будет счастлива.

– Выпейте, паж, – сказала трактирщица, подавая ему стаканчик вина, – это облегчит ваши страдания.

Эрмольд пригубил вино, думая, вероятно, как думают и другие, что если истина скрыта на дне колодца, то храбрость – на дне стакана.

– Теперь я должен спешить в Мирабо. Подскажите, добрая женщина, какая дорога самая короткая?

– Та, что слева, сир. Но этот путь небезопасен для вас. Постойте… – крикнула она ему вслед. Но Эрмольд не мог ее услышать: он уже мчался во весь опор по указанной ею дороге.

Он ехал без передышки целую ночь, и когда занялась заря, он был уже на прекрасных долинах Турских. Около восьми утра он въехал на измученной лошади в небольшую деревеньку; и первое, что он увидел, была лошадь, привязанная к изгороди у входа в трактир. Эрмольд сразу узнал коня, на котором обычно ездил Жоделль. Он возблагодарил святого Мартына Турского за эту встречу, которую он счел для себя счастливым предзнаменованием, и в ту же минуту составил план нападения. Надо сказать, что Эрмольд де Марей, несмотря на молодость, был храбр и отважен. У него было бесстрашное сердце, и, если требовалось, он готов был вступить в бой с любым – даже с тем, кто был бы и в десять раз неустрашимее Жоделля. Единственным человеком, которого он боялся, был его господин, Гюи де Кюсси, но и эту боязнь мы не вправе были бы назвать трусостью, а скорее – безграничным благоговением.

Заставляя свою лошадь идти как можно тише, чтобы не спугнуть Жоделля, он подъехал к харчевне и, не желая иметь никаких преимуществ перед своим противником, спешился и привязал лошадь к кольцу, вбитому в изгородь. Убедившись, что меч и кинжал легко скользят в ножнах, он подошел к крыльцу. В ту же минуту дверь харчевни распахнулась, и Жоделль, который, по-видимому, куда-то очень спешил, показался на пороге.

Как только он появился, Эрмольд бросился навстречу, крича: «Негодяй! Изменник!». Он с силой ударил Жоделля кулаком и тотчас же отскочил назад, поджидая своего противника с мечом и кинжалом и обоих руках.

Жоделль мгновенно узнал пажа Гюи де Кюсси и не раздумывал ни секунды, что делать дальше. Для него было очевидно, что юноша подозревает его в чем-то, хотя он и не догадывался, что именно послужило поводом для подозрений. Как бы то ни было, присутствие здесь Эрмольда де Марей было весьма некстати. Капитан наемников распустил слух, что удар, нанесенный ему де Кюсси, удерживает его в постели, и рыцарь этому верил. Но теперь эта ложь грозила выйти наружу: ведь если паж, вернувшись к своему господину, расскажет о встрече с Жоделлем, его отсутствие не останется незамеченным. Возникнут справедливые подозрения,

и все предприятие, так хитро задуманное, рухнет в одну минуту. Одним словом, Жоделль точно также был заинтересован в смерти пажа, как и его юный противник, готовивший ему равную участь. Таковы были намерения с той и другой стороны перед началом сражения.

На первый взгляд, такой поединок между восемнадцатилетним юнцом и зрелым мужчиной тридцати пяти лет казался очень неравным, и все преимущества должны бы быть на стороне последнего. Но это предположение, если и справедливо, то только в отношении возраста. Будучи пажом столь знаменитого рыцаря, как де Кюсси, Эрмольд де Марей знал толк в сражениях. С младенчества он мог уже объяснить любому, в чем преимущество того или иного вида оружия, а со временем научился владеть им с той легкостью, какую дают лишь годы и годы практики. И если Жоделль имел преимущество в физической силе, то Эрмольд вознаграждал ее недостаток чрезвычайным проворством. Но на Жоделле была гибкая кольчуга, которая, прикрывая тело, не препятствовала ни одному из движений, а его голову защищал железный шлем, в то время как бедный паж был одет только в зеленую тунику да бархатную шапочку, украшенную ярким пером.

Звон оружия привлек многих поселян к месту сражения, но подобные сцены не были редкостью в ту эпоху, и вмешиваться в них было не только не принято, но и опасно для всякого, кто решился бы на этот поступок. И все-таки нашлось несколько женщин, осмелившихся крикнуть, что это бесчестно и не годится зрелому мужчине, вооруженному с головы до пят, сражаться с беззащитным молодым человеком, почти мальчиком.

Однако это неудобство не устрашило Эрмольда, и он продолжал ловко отражать удары и возвращать их с лихвою, хотя и без особого успеха. Отчаявшись, он решился на риск и бросился к своему противнику с намерением перерезать ему шею кинжалом и кончить сражение.

Но этот бой был прерван совершенно неожиданным обстоятельством: отряд кавалерии въехал в деревню быстрым галопом, и его начальник заинтересовался происходящим у входа в харчевню.

– Ах, хорошо, господа! – вскричал он на ломанном французском, потирая руки от удовольствия. – И что это – поединок? А кто здесь за Францию, кто за Англию? – Он пригляделся к сражающимся. – Но что я вижу! Силач против дитяти, стальная кольчуга против суконной туники! Фи!.. Так не пойдет, друзья, сражение должно быть равным! Разними их, Робин, и приведи ко мне: я рассужу их спор.

При этих словах английский рыцарь – а он принадлежал именно к этой нации – спешился и вошел в трактир, из которого всего несколькими минутами раньше вышел Жоделль. Он тяжело опустился на скамью и приступил к допросу, поочередно глядя на каждого из противников, которые по его приказанию были приведены к нему.

– Ты, человек в кольчуге, – обратился он к капитану наемников с той неприязнью, которую люди порой испытывают инстинктивно к тем, кто зол и непорядочен, – отчего ты, будучи вооружен до зубов, обнажил меч против мальчика почти безоружного?

– Хотя я и не признаю за вами права допрашивать меня, – ухмыльнулся Жоделль, – но все же отвечу – лишь для того, чтобы сократить разговор. Я поднял меч на него потому, что он враг моего повелителя, короля английского.

– Но ты ни тот ни другой: не англичанин и не нормандец. Я почти пятьдесят лет, можно сказать, с самого младенчества, ношу оружие в этой стране и знаю все наречия, на которых говорят от Руана до Пиренеев, и смею утверждать, что ты француз. Да-да, держу пари, что ты француз и провансалец или твой выговор меня обманул?