Братья по оружию
Шрифт:
— И это тоже. Хотя, в общем-то, эта история меня уже не касается, но… Не люблю нерешенных загадок.
Жесткое лицо киммерийца озарилось довольной ухмылкой, он приветственно поднял свой кубок.
— За тебя, девочка. Кром свидетель, будь ты мужчиной, я бы сказал, что ты — лучший брат по оружию, какого только можно пожелать!
Наемница оскалилась в ответ.
— А девица, стало быть, недостойна такой чести? По-прежнему считаешь, будто женщины годятся лишь на то, чтобы согревать постель настоящему воину, да варить ему похлебку? И перевязывать
По всему видно, такое отношение ранило ее. Конан, протянув могучую длань, потрепал ее по плечу, при этом хрупкая фигурка почти пригнулась к столу.
— Не обижайся, и дело не в этом. Просто женщины… Видишь ли, мой опыт показывает, что даже когда они говорят о долге, о чести… все равно у них свои соображения идут вперед, они как-то по-своему понимают все эти вещи. Не так, как мы, мужчины. Это не в укор… Но не родилась еще та женщина, которой я готов был бы довериться без оглядки. Такими уж, видно, вас создали боги…
На несколько мгновений Палома задумалась, сдвинула брови — затем покачала головой.
— Сколько мы знакомы с тобой, северянин, столько ты не устаешь меня поражать. Скажу одно — горе тем, кто вздумает недооценивать тебя! Ты не только силой и отвагой превосходишь всех, кого я знаю, но и… Не мудростью, пожалуй, нет, но — у тебя особый взгляд на вещи. Ты смотришь как будто в самую суть; минуя всякое притворство, все наносное, что обычно отвлекает взор. Честно говоря, порой это даже пугает…
Ее слова смутили Конана. Нечасто доводилось слышать подобное — тем паче от женщины.
— Ну, тебе-то со мной нечего бояться!
— Да, и ты не раз это доказывал, хотя мы и знакомы-то всего ничего. Так может, сыграешь на моей стороне и в эту игру?
— Что ты задумала?
— Видишь ли, насколько я могла узнать, подобраться к этому Тусцелле очень непросто. Живет он взаперти, из дома никогда не выходит — боится. Окружил себя целой армией…
Конан едва сдержался, чтобы не сказать, что уже знает все это, но решил смолчать. Если он поможет Паломе, то убьет разом двух зайцев: и за этой сорвиголовой присмотрит, чтобы не натворила чего, и поручение Грациана исполнит. Тем более, что у этой хитрой лисы, похоже, имеется какой-то план.
— Что ты задумала?
— Очень просто. Силой вломиться к Тусцелле не получится — значит, пойдем на хитрость. Я хотела притвориться, будто только приехала в город. Гадалка, допустим, или там, нищенка… придумаю. И пришла к нему на поклон, чтобы разрешил работать в его квартале. Это нормально, такой установленный порядок. Здешний хозяин, в этой таверне, замолвит стражникам словцо, чтобы меня допустили к Стервятнику,— мы с ним уже столковались. Но, если честно… я побаивалась.
Еще бы! Девице, одной, сунуться в это змеиное гнездо! Дань-то с нее, конечно, возьмут — только не деньгами… да еще хорошо, если, вообще, живой выпустят.
— А другого способа нет?
Вместо ответа наемница выразительно повела плечами. Да, и в самом деле, а что еще придумать? К тому же, определенный смысл в этом безумном плане имелся: когда женщина приходит вдвоем с мужчиной, на нее уже смотрят совсем иначе. Тем более, если в роли защитника — такой исполин, как киммериец.
А для него это и вовсе единственный шанс!
— Ладно,— пробурчал он наконец.— Сам не пойму, как ты меня втянула в это, но… Когда ты думаешь все это провернуть?
— Завтра, к вечеру. Тавернщику два золотых заплатим за услугу — чтобы предупредил о нас Тусцеллу. Вот так-то…— Она на мгновение задумалась.— Вот только кем бы нам назваться…
На это у Конана уже был готов ответ.
— У тебя волосы белые, как у гиперборейцев. Так что будешь Сьохиль, шаманка, гадалка. Тоже, кстати, защита неплохая — может, побоятся тронуть колдунью. А я — твой муж, Сигерд. Охраняю тебя, стало быть…— При этом северянин напустил на себя такое туповато-воинственное выражение, что Палома невольно покатилась со смеху.
— Ладно, пойдет. Значит, Сьохиль и Сигерд. На том и порешили…
И хотя киммерийца не оставляло странное гнетущее чувство, будто они упустили что-то очень важное — он никак не мог облечь это ощущение в слова, а потому не стал ничего и говорить.
Что толку тревожиться понапрасну?!
Назавтра в полдень, воспользовавшись отсутствием Паломы, которая отправилась за экипировкой для их вечернего маскарада, Конан передал через Меттерианора, что хотел бы повидаться с Грацианом. Вскоре карлик уже вводил киммерийца в покои Месьора.
Здесь, как всегда, царил полумрак и горел камин — калека в последнее время все чаще жаловался, что страдает от резкого солнечного света и зябнет даже в самую сильную жару.
Выглядит он, и впрямь, не лучшим образом, отметил про себя Конан, вглядываясь, словно впервые, в лицо своего давнего приятеля. Лицо бледное, аж серое, одутловатое, глаза утомленные, покрасневшие, словно от бессонницы. Вокруг губ залегла глубокая складка… Сейчас Месьору никто не дал бы его возраста — а ведь он был всего лет на шесть или семь старше киммерийца; скорее, он походил на человека, чья жизнь безвозвратно миновала свой зенит и клонится к закату.
— Я нащупал кое-какие подходы к Тусцелле,— без предисловий начал Конан, усаживаясь напротив Грациана.— Сегодня хотел бы попробовать к нему подобраться.
Он ожидал Вопросов, готовился ответить так, чтобы не раскрыть участие в деле Паломы — но это не понадобилось. Месьор смотрел сквозь киммерийца, без всякого интереса выслушав его слова. Помолчал. Затем небрежно махнул рукой, мол, ну и ладно, пустое… Конан даже разозлился — с какой стати, собственно?! Он тут себе кишки рвет, каштаны из огня таскает, причем не для себя, а по просьбе самого же Грациана… а тот глядит с такой скукой, что и не передать… Однако сдержался. Все же привык щадить увечного друга.