Братья-соперники
Шрифт:
– Ну, братцы! – зашептали в разных углах площадки. – Плохо дело! Чай, не забыли еще, что, как нужно было князьям Хованским головы снять, тоже подметные письма на Верху объявились?.. Вот и теперь тоже как будто хованщиной запахло… Подметное письмо – Шакловитого дело… Кому же теперь-то от него без головы быть?
Но всеведущая площадка на этот раз ошибалась. За преградой шел разговор другого рода. Шакловитый, озадаченный и недоумевающий, расспрашивал преданнейшего из своих приятелей пятисотного Елизарьева о том, как он нашел
– Поднял его, прочел да тотчас стрельцов с собою человек десять прихватил; говорю: так и так, идем в собор при попах соборных, посмотрим – нет ли тут какой беды? Пришли к попам и говорим…
– Перепугали нас насмерть, батюшка Федор Леонтьевич! – вступился соборный протопоп. – Показали нам письмо – а мы так и обомлели, друг на дружку смотрим и даже язык прилип к гортани…
Подробно допросив причет и приказав подьячим записать «сказки» попов и Лариона Елизарьева, Шакловитый понес подметное письмо и тетрадь в комнату царевны, которая нетерпеливо ожидала его возвращения, совещаясь о чем-то с князем Василием.
Шакловитый вошел – и уже по выражению его лица, по сумрачному блеску его глаз царевна и ее любимец поняли, что случилось нечто важное. В нескольких словах, волнуясь и спеша, Федор Леонтьевич объяснил главную суть дела и добавил:
– Государыня царевна, дерзости врагов твоих нет пределов! Давно бы пора им печать на уста наложить!
Царевна между тем пробегала глазами тетрадку, найденную за иконой, и то бледнела, то краснела, то хмурила брови. Наконец она ее положила на стол и, тяжело дыша от волнения, не могла несколько минут произнести ни одного слова.
– Злодеи! – прошептала она наконец. – Они теперь уж меня и со свету сжить хотят!..
Водворилось полное молчание. Князь Василий взял в руки письмо и тетрадку и, просмотрев их, сказал как бы про себя:
– Письмо писано знакомою рукою…
– Как? Ты знаешь, кто писал письмо? – спросила царевна с удивлением.
– Не знаю, кто писал, великая государыня, – спокойно отвечал Оберегатель, – но знаю, что этот почерк я видал не раз.
– Ну что же делать теперь? – спросила царевна. – Враги умышляют на мою жизнь, на твою жизнь, – я не могу быть спокойною даже в Кремле.
– Государыня, – сказал князь Василий, – кругом тебя верные слуги…
– Но ты видишь, что и на моих верных слуг умышляют злодеи, что и на них поднимают народ!
– Народ не ведает о том подметном письме, государыня.
Шакловитый, все время мрачно молчавший, не вытерпел и вступил в речь:
– Хотя и не ведает – найдутся люди, растолкуют. По-моему, пора до злодеев добраться!
Оберегатель взглянул на него и готовился резко отвечать ему, когда Софья вдруг отозвалась на слова Шакловитого:
– Да, я сама так думаю! Нечего медлить! Добром с ними не поладишь!
– Великая государыня, но
– Как кому?! – громко воскликнула Софья, вскакивая со своего места и сверкая пламенными очами. – Ты ли меня об этом спрашиваешь, князь Василий Васильевич! Кому грозишь? Кого карать? Вестимо кого – Нарышкиных да Бориску треклятого! Он всему злу заводчик! Да и все это преображенское гнездо – вот оно где у меня сидит!
И Софья показала на горло, задыхаясь от злобы.
– Невозможное и нестаточное это дело, великая государыня! – продолжал князь Василий, стараясь сохранить спокойствие и достоинство речи и, не обращая внимания на Шакловитого, который пожимал плечами и презрительно улыбался. – Ни Нарышкины, ни князь Борис не объявились против тебя ни в какой измене… Да при том же ведь и царица Наталья Кирилловна теперь уже не выдаст братьев, как прежде…
– Не выдаст! Так и ее принять! – гневно воскликнул Шакловитый, перебивая Оберегателя.
Князь Василий вдруг выпрямился во весь рост и, насупив брови, смерил Шакловитого с ног до головы презрительным взглядом.
– Благоверная государыня, – произнес он величаво, – прикажи замолчать твоему чересчур ретивому слуге. В этих стенах негоже нам ни вести, ни слушать его речи… В былое время, при блаженной памяти царе Алексее Михайловиче, окольничие не дерзали при боярах и рта открыть, – а у тебя, государыня, видно, иной введен обычай?
– Князь Василий Васильевич, – недовольным тоном отозвалась Софья, раздосадованная хладнокровием своего любимца, – окольничий Шакловитый, быть может, и не впору слово молвил, а да от души, и я на него не сетую. Ведь ты все говоришь от разума… а тут уж не до разума! Тут надо нам за меч браться…
– Благоверная государыня, – горячо возразил ей князь Василий, – припомни слова Писания: извлекшие нож – ножем и погибнут. Не хватайся первая за меч! Если бы тебе грозила неминучая беда и надо было бы точно защищать тебя, я первый бы взялся за меч и пошел за тебя на смерть… Но ведь тут только подметное письмо, да клеветы, да надругательства, да шипение зависти… Как ты от них мечом-то отобьешься? Кто может ущитить нас от клеветы! Ведь ты же слышала, и обо мне кричат, что я подкуплен ханом, что отступил от Перекопи, взявши золото татарское!..
Мой совет: презри, пренебреги этим письмом и этою тетрадью. Надо, чтобы и слух о них заглох…
– Государыня царевна, – заговорил Шакловитый, задыхаясь от злобы, – руби мне голову да дозволь слово молвить! Такой совет нашим лютым ворогам на руку! Они, поди, уже готовятся!.. Они не сегодня завтра сюда пожалуют с озорниками потешными и всех нас переберут руками… А мы так будем сидеть сложа руки – шею им под топор подставлять! Только прикажи, государыня, и, пока еще есть время, мы с двадцатью стрелецкими полками нагрянем на Преображенское…