Братья Стругацкие
Шрифт:
Конечно, это слова из реальности 90-х. Не было в 60-х прошлого века столь многочисленной и столь однородной группы, которую можно было бы называть «либеральной интеллигенцией». Интеллигенция, тяготевшая к интернациональному романтизму, к свободному творчеству, а иногда легонько пробовавшая на вкус западничество, — да, была. Именно она и составляла основной круг читателей звездного тандема. Так что повесть «Трудно быть богом» и впрямь работала как индикатор «свой/чужой».
6
Но феноменальный успех достался повести «Трудно быть богом» не только из-за политических аллегорий, спрятанных в ней авторами. С чисто литературной точки зрения она демонстрирует очень тонкую, поистине мастерскую работу. «Механизмы» ее текста могут быть представлены в виде каскада ребусов.
От чьего имени ведется повествование в «Трудно быть
Вроде бы ясно, от имени земного ученого Антона, получившего в королевстве Арканарском новое имя — дон Румата Эсторский. Позиция авторов передается через него, глазами прогрессора читатель видит происходящее на пространстве почти всей повести. Но одновременно голос авторов звучит и в высказываниях других персонажей. Это целый сонм творческих личностей: земляне дон Гуг (Пашка), дон Кондор (он же Александр Васильевич), арканарцы Будах, беглый интеллектуал Киун, изобретатель Кабани, сочинитель Гур. Все они — часть некоего единства. Все они являются в какой-то степени двойниками Антона-Руматы и входят в невидимое сообщество думающих интеллигентов, противостоящих темной государственной машине. Все они стоят на одной «платформе» с главным героем, и в разговорах, даже в прямых спорах с ним, всего лишь добавляют главной теме новые тона, новые нюансы. Не случайно Антон-Румата называет арканарских книжников своими «братьями», а дона Рэбу решает убить как раз за то, что он убивает его «братьев» и становится причиной смерти его возлюбленной. То есть перед нами некий коллективный персонаж, который можно назвать (условно) «городом мастеров» — по заглавию известной сказки Тамары Габбе. Там город, состоящий из трудолюбивых умельцев и умников, противостоит жестокому герцогу де Маликорну именно как единство, а в повести «Трудно быть богом» такое же единство составляют интеллигенты Земли и Арканара. Антон-Румата говорит и действует не только от собственного имени, он говорит и действует от имени всего «города мастеров». Иными словами, от имени советской интеллигенции 60-х, да и вообще всей интеллигенции от начала времен до скончания веков. Отдельно звучат лишь голоса откровенных врагов да второстепенных персонажей, вроде мальчика Уно. В советское время все это производило на понимающих читателей нокаутирующее воздействие. Они чувствовали свою невероятную близость с героем, узнавали суть сказанного.
«Это не он говорит, это я говорю, это мы говорим!»
7
Итак, голос «города мастеров» звучит прежде всего в монологах Антона-Руматы.
По одному монологу содержится в каждой из первых трех глав. В четвертой никаких монологов нет, но эго компенсируется тем, что в третьей главе таких монологов уже два, а в пятой, шестой и седьмой главах — еще три. Дальше монологи отсутствуют, зато в восьмой главе широко развернут спор дона Руматы (землянина) с арканарским интеллигентом Будахом, и спор этот выглядит как дискуссия внутри самого «города мастеров». Своего рода согласование позиций… Затем идет девятая глава — вставка, написанная по совету редактора книги Б. Г. Клюевой (для более легкого прохождения через цензурные рамки). Здесь главный герой ведет беседу с «профессиональным мятежником» Аратой. Цель беседы чисто утилитарная: авторам необходимо вывести на сцену «народного героя» и «крестьянское движение». В десятой главе нет ни длинных монологов, ни особо важных диалогов, но зато там есть некий абзац, чрезвычайно важный для понимания повести. И говорится в этом абзаце примерно следующее: всем ясным и чистым душам следует отказаться от любви к страшному существующему отечеству, приносящему их себе в жертву, но всем им следует искренне возлюбить отечество будущее, — пока только угадывающееся в идеалах «города мастеров».
А дальше наступает развязка.
Вот представим себе, что какой-то хитрый затейник разобрал красивый веер на отдельные лопасти и на каждой лопасти написал строку стихотворения. Затем наклеил лопасти на холст с изображением каких-то средневековых приключений. Если читать написанное на каждой лопасти в отдельности, получится набор перепутанных смыслов, но все же есть способ разгадать головоломку, увидеть цельный образ! Для этого нужно проделать работу в обратном порядке: снять лопасти с холста… переложить их в правильном порядке… наконец, смонтировать веер заново…
Другими словами, вырезав из текста повести «Трудно быть богом» семь монологов, добавив туда диалог Руматы и Будаха, а также указанный абзац из десятой главы, надо расположить «лопасти веера» в верной последовательности. Вот тогда и возникает связный, самостоятельный историко-философский трактат. От художественного произведения в нем останется очень мало, почти ничего.
О чем он, этот трактат?
А вот о чем. Как бы ни менялись те или иные эпохи, идеалы интеллигенции, то есть думающих (а значит, строящих будущее) людей, вечны. Это:
личная свобода интеллигента;
творчество;
гуманизм;
устремленность к развитию, накоплению знаний о мире, изменению общества в лучшую сторону.
Эти высшие ценности интеллигенции уходят корнями в Средневековье, чуть ли не в библейскую историю. Королевство Арканарское и, скажем, Советский Союз времен позднего Хрущева даруют им антураж, но в этом меняющемся от века к веку антураже они неизменно становятся основой для одной и той же «пьесы».
Все выше перечисленное всегда гораздо важнее (с точки зрения авторов) самых амбициозных планов любых правительственных людей, поскольку правительственные люди приходят и уходят, а интеллигенция вечна, интернациональна, и именно она движет человеческую цивилизацию в будущее. Перед государством у нее всегда приоритет. Особенно если государство — традиционное. Ведь именно Традиция (не традиция национального пивоварения и не традиция на Новый год ходить с друзьями в баню, а именно Традиция с большой буквы) представлена в повести «Трудно быть богом» как главный враг развития общества. Дон Рэба — всего-навсего одно из живых проявлений Традиции. Суть ее, по мнению братьев Стругацких, как раз и состоит в том, чтобы удерживать любое общество в одном, удобном для власти, состоянии и уничтожать людей, которые открывают будущее, то есть всё тех же интеллигентов…
Между Традицией и фашизмом поставлен знак равенства. На одном полюсе исторического развития — Традиция, на другом — архитектурная программа «города мастеров». Мастера строят, а доны Рэбы разрушают, мастера вновь принимаются возводить здание, а доны Рэбы… ну и так далее.
Даже у великих мастеров литературы вещи, что называется, «стареют». Иными словами, переходят из разряда того, что читают, поскольку это превосходно написано, в разряд того, что читают как «памятник культуры». Так вот, старение коснулось текстов братьев Стругацких в разной степени. Повесть «Трудно быть богом» до сих пор вызывает споры, до сих пор разделяет любителей фантастики на ее «противников» и ее «сторонников», мало кого оставляя равнодушным. Это одна из самых «живых» вещей Стругацких — не меньше, чем «Путь на Амальтею», если не больше.
Перца в кашу добавляют обстоятельства современной политической жизни. Бесконечные разговоры в массмедиа о том, поворачивает ли наша власть к сталинизму, не поворачивает ли, давит она инакомыслящую интеллигенцию или не давит, и если все-таки давит, то не есть ли это полезно, заставляют то и дело вспоминать фразы и целые пассажи из повести «Трудно быть богом», сказанные на ту же тему почти полстолетия назад…
8
Несмотря на философскую глубину, «Трудно быть богом» — вещь чрезвычайно динамичная. Иногда — головокружительно динамичная, будто ты несешься на стремительной карусели.
Откуда эта динамика? Попробуем разобраться.
Каждое четвертое или даже третье слово в повести — часть диалога.
В повести очень много диалогов. В массовой советской фантастике тех лет их было вдвое, а то и втрое меньше. Ефремов, например, вообще был скуп на диалоги. Он либо монологичен, либо втягивает читателя в «сократический», то есть в конечном счете дидактический диалог. Неспешное описание явно нравилось Ивану Антоновичу. А вот братья Стругацкие диалоги холили и лелеяли и старались строить их в «рваном» ритме коротких реплик, перебивок и недосказанностей. Поэтому произведения их воздушны, словно состоят из сплошных открытых пространств, отделенных друг от друга лишь бумажными ширмами. Из текста «Трудно быть богом», к примеру, выведены сколько-нибудь развернутые описания людей, интерьеров, сцен. Если рассказывается история жизни, приключений и мытарств какого-нибудь персонажа, то очень коротко, в нескольких предложениях. Взгляд главного героя ни на чем не останавливается особенно надолго. В тексте нет никакой статики, всё находится в постоянном движении. Лишь в редких случаях, когда надо проговорить нечто исключительно важное, участники диалога садятся за стол и беседует чинно, не торопясь, основательно. Появляются длинные философические реплики, рассуждения. Например, когда Антон-Румата обсуждает со средневековым «интеллигентом» Будахом возможность изменить мир.