Братья Стругацкие
Шрифт:
На XXII съезде поэт Александр Твардовский сказал: «Недостаток наших книг — прежде всего недостаток правды жизни, авторская оглядка: что можно, что нельзя, то есть недоверие к читателю, я-то, мол, умник, всё понимаю, а он вдруг что-нибудь не так поймет…» Видимо, прав Лемхин, когда пишет: «Логично, что через три месяца после XXII съезда героем Стругацких оказался… настоящий человек того поколения, которое перенесло на своих плечах войну и произвол культа личности. И хотя по возрасту он лишь на пять лет старше Аркадия Натановича, он несомненно принадлежит не к тому поколению, к которому принадлежат Стругацкие (уж во всяком случае по мировосприятию)».
XXII съезд в чем-то разочаровал интеллигенцию, а в чем-то дал ей новые надежды. Самое главное, он многое разрешил, многое позволил легализовать.
И Стругацкие заговорили иначе.
25
Борис Натанович сообщает о работе над повестью «Попытка к бегству» исключительно важные вещи: «…это первое наше произведение, в котором мы ощутили всю сладость и волшебную силу ОТКАЗА ОТ ОБЪЯСНЕНИЙ. Любых объяснений — научно-фантастических, логических, чисто научных или даже псевдонаучных. Как сладостно, оказывается, сообщить читателю: произошло ТО-ТО и ТО-ТО, а вот ПОЧЕМУ это произошло, КАК произошло, откуда что взялось — НЕ СУЩЕСТВЕННО! Ибо дело не в этом, а совсем в другом, в том самом, о чем повесть».
О чем говорит Борис Натанович? От чего именно отказались Стругацкие?
От научности? Да нет, познание мира инструментами науки и развитие социума на основе научных достижений останутся в их творчестве.
От принадлежности к «твердой НФ» — от железок, от космоса, от техники и электроники? В какой-то степени — да: звездолеты, планетоходы и киберпришельцы их больше не интересуют. Но это лишь очень незначительная часть смысла, заложенного в слова «отказ от объяснений». К тому же постепенный дрейф Стругацких из сферы «твердой НФ» не привел к их выходу за пределы НФ в целом, по крайней мере, до середины 1980-х, до повести «Волны гасят ветер» — последнего текста Стругацких в рамках научной фантастики.
Произошло другое.
Братья Стругацкие покинули область, наполненную духом советской приключенческо-фантастической литературы середины XX века. Они направились по пути быстрого сближения с нормами литературы основного потока. И, следовательно, несколько откорректировали «ожидаемую читательскую аудиторию» в сторону расширения. Тот самый «дух», о котором говорилось выше, обязывал «разжевывать» сюжет, мир и поступки персонажей до полной ясности. Им до отказа наполнена «Страна багровых туч», немало его в повести «Извне», в ранних рассказах, хватает его и в «Стажерах». А вот в текстах, относящихся к периоду с 1962 года до рубежа 70–80-х, такого почти нет.
Любое «объяснялово» тормозило развитие сюжета, уменьшало драйв, более того, оно отталкивало читателя-интеллектуала, которому хватало намека и который скучал, когда вместо двух фраз на него вываливали две страницы, необходимые, допустим, десятикласснику. Наконец, оно просто отвлекало от более важных вещей. Для решения основной художественной задачи всякому писателю требуются антураж, подмостки, «мебель». Так вот, то, от чего отказались Стругацкие, представляло в основном комментарии на тему «почему мебель расставили именно так». Подобного рода комментарии облегчают жизнь школьнику, но для серьезного читателя они просто набор загромождающего пространство хлама.
Более того, уход от «объяснений» позволял Стругацким использовать экзотический, но очень эффективный художественный прием. Суть его состояла в том, что читатель, столкнувшись с искусственно «обрезанной» линией сюжета, сначала искал ответы на незаданные вопросы, заново перебирая текст, потом пробовал домыслить дальнейшее (или предшествующее) сюжетное пространство и, наконец, добирался до идеи: «А почему они здесь резанули? Ведь они… специально!» Умные читатели — а таких в среде советских интеллектуалов хватало — на последнем этапе этого маршрута добирались до мысли: «Вероятно, не это в тексте — главное. Думать надо о другом. Итак, отрешимся от сюжета, от приключений, от антуража, подумаем хорошенько: о чем с нами говорят?»
Прием работает следующим образом: нигде в «Попытке к бегству» не сказано, каким образом Саул попал в будущее. И не нужно искать решения данной загадки. Не нужно, поскольку совершенно не важно. А надо думать о столкновении интеллигента-гуманиста с архаичными механизмами политической власти.
Нигде на страницах повести «Жук в муравейнике» нет ни единого намека на то, как будут развиваться события после того, как Сикорски
Что там было в Арканаре, после того как дон Румата Эсторский принялся крошить аборигенов? Как сложилась судьба королевства? Да какая разница! Стругацкие немилосердно тыкают читателя в тезис о том, что господство «серых» неизбежно приведет к победе «черных». Вопрос в мере и интенсивности противостояния «серым», а не в том, какое правительство возглавит арканарскую помойку.
Авторы этих строк не всегда готовы согласиться с нравственными, социальными и философскими убеждениями Стругацких, высказанными в этих четырех повестях. Однако есть и другая, чисто литературная сторона вопроса. Прием искусственного «обрубания сюжета» свидетельствует о резко выросшем писательском мастерстве. Надо признать, что всякий раз «отказ от объяснений» создает эффект ледяного душа. Авторы словно говорят: «Что, друг мой, ты разочарован? Ты недоволен? Тебе мечталось о сладкой конфетке под названием „всё понятно“? Не туда сунулся. Думай! Тебе сделали холодно и неприятно, чтобы ты не благодушествовал, а шевелил мозгами». В итоге сей прием весьма сильно растормаживает осмысление текста, программирует на поиск внесюжетных и внедекорационных смыслов. Примерно так, как если бы на середине беседы один из собеседников задал вопрос, развернулся и ушел, оставив второго недоумевать: отчего же он недоговорил? Что за невежливость такая! А первый-то уже сказал всё важное, надо только понять, к чему какое слово говорилось, или… больше не вступать в беседы с идеологом.
26
Рассказывая в «Комментариях к пройденному» о работе над текстами конца 50-х — начала 60-х (до повести «Попытка к бегству» включительно), Борис Натанович довольно часто входит в рассуждения о литературной технике. Иными словами, о складывании определенного набора художественных приемов, определенного писательского стиля братьев Стругацких. Этот разговор ничуть не вытесняет со страниц «Комментариев к пройденному» пассажи о содержательной стороне текстов. Но вот какая особенность: то затухая, то возобновляясь, разговор этот ведется постоянно до 1962 года, а позднее Борис Натанович обращается к этим вопросам очень редко. Собственно, всего четыре раза и притом кратко, мимоходом. Во-первых, он констатирует: в повести «Отель „У погибшего альпиниста“» был поставлен эксперимент, в ходе которого производилось некое насилие над устоявшимися канонами детективного жанра; эксперимент дал неудачный результат. Во-вторых, рассказывая о «Жуке в муравейнике», он возвращается к живительному «отказу от объяснений» (тому самому, что с блеском был впервые применен в «Попытке к бегству») и выражает полное удовлетворение достигнутым результатом. В-третьих: документализм повести «Волны гасят ветер» — ново, интересно; в-четвертых, «Отягощенные злом» — сложная, быть может, излишне переусложненная вещь. Невольно напрашивается вывод: выработав определенную манеру письма между 1959 и 1962 годами, братья Стругацкие строго придерживались ее на протяжении всего периода, когда создавались самые известные их вещи. И стиль на такой немалый срок был сформирован именно двумя их ключевыми произведениями: повестями «Путь на Амальтею» и «Попытка к бегству».
Только в конце 70-х, а скорее даже в 80-е, Стругацким вновь придется вернуться к проблемам «технического» свойства.
Но это будут уже совсем другие Стругацкие.
27
Океанский фрегат «Братья Стругацкие» поменял оснастку, поставил новые паруса, поднял новые флаги и вышел из гавани в дальнее плавание. Команда поймала попутный ветер. Следующие два десятилетия — время, когда появились лучшие вещи звездного дуэта. Во всяком случае, самые известные.