Братья Стругацкие
Шрифт:
— И наконец?..
— Пять часов думаю, ничего у меня не получается. Тогда я слезаю с вычислителя и ухожу.
— Куда?!
— Например, в зоопарк.
— В зоопарк? Отчего же в зоопарк?
— Так. Люблю зверей.
— А как же работа?
— Что ж работа… Прихожу на другой день и опять начинаю думать.
— И опять думаете пять часов и уходите в зоопарк?
— Нет. Обычно ночью мне в голову приходят какие-нибудь идеи, и на другой день я только додумываю. А потом сгорает вычислитель.
— Так. И вы уходите в зоопарк?
— При чем здесь зоопарк? Мы начинаем чинить вычислитель. Чиним до утра.
— Ну а потом?
— А потом
— Ну, ладно. Это будни. Однако нельзя же все время работать…
— Нельзя, — сказал Вадим с сожалением. — Я, например, не могу. В конце концов заходишь в тупик, и приходится развлекаться.
— Как?
— Как придется. Например, гоняю на буерах. Вы любите гонять на буерах?»
Как выразился однажды Борис Натанович, «есть люди, которым не хватает суток для творчества». И отдыхают они… чтобы потом еще лучше работать.
Вадим и Антон доставляют Саула на планету, которая вдруг оказывается обитаемой. Неведомая высокая цивилизация оставила там постоянно движущиеся с непонятной целью колонны техники, но сама давно покинула планету. А вот другая цивилизация, аборигенная, еще не переросла уровень фашизма или феодализма (у Стругацких эти термины почти сливаются). Высокие начальники сгоняют людей попроще в лагеря с убийственными условиями жизни и свирепой охраной. Там они заставляют сидельцев вслепую курочить сложную инопланетную технику (чем не знаменитые «шарашки»?). Любой, даже самый мизерный успех в овладении ею оплачивается множеством смертей.
Сюжет строится вокруг изучения Вадимом, Антоном и Саулом этой «лагерной цивилизации». Саул, сам, оказывается, сбежавший в будущее из примерно такого же фашистского концлагеря, чувствует себя как рыба в воде, а вот для Вадима и Антона ад лагерного быта — нечто немыслимое, выходящее за пределы понимания. Они долго не могут поверить, что такие отношения между мыслящими существами в принципе возможны.
Из письма Аркадия Натановича брату (11.1.1962) (сюжет повести только еще планируется): «Побольше нелепостей нашего времени в быт этого поганого народца. Это алогично и все время сбивает наших героев с толку».
Собственно, смысл повести в том и состоит, чтобы поставить рядом два, казалось бы, несовместимых мира: светлый — утопии, настроенной на нужды «мыслящих интеллигентных людей», и темный — XX века, в котором с трудом можно разглядеть ростки прекрасного будущего.
Мир современности глядит на себя в зеркало, поднесенное потомками, и ужасается.
А потом приходит осознание: за такое грядущее стоит сразиться с темными призраками прошлого, поселившимися в настоящем.
21
«Попытка к бегству» резко отличалась от предыдущих произведений Стругацких тем, что в ней впервые озвучивается оппозиционная идеология. Как уже говорилось выше, звездный дуэт весьма долго не отделял общественного идеала советской интеллигенции от общественного идеала Советского государства. Правда, в «Стажерах» (сцена на Эйномии) как будто видна идея «интеллигентной власти». Иными словами, власти, при которой интеллигенты допущены на высокие посты и действуют в соответствии со своими принципами либо, на худой конец, могут влиять на власть, формулируя для нее верную этику отношений.
«Попытка к бегству» демонстрирует другую идейную основу.
В обобщенном виде ее можно представить следующим образом.
Интеллигенции никто не даст просто так
Выходец из XX столетия Саул (Савел) Репнин ведет яростные споры с жителями XXII столетия — Антоном и Вадимом. Наблюдая их светлый, уютный мир — полное осуществление интеллигентских представлений о коммунизме, — он утверждает: подобный мир может вырасти лишь из общества, многим пожертвовавшего, много страдавшего за идею. Иначе говоря, общества, прошедшего через кровавую купель войн и переделки традиционного человека.
«Саул рывком откинул крышку мусоропровода и принялся яростно выбивать туда свою трубку.
— Нет, голубчики. Коммунизм надо выстрадать. За коммунизм надо драться… с обыкновенным простаком-парнем. Драться, когда он с копьем, драться, когда он с мушкетом, драться, когда он со „шмайссером“ и в каске с рожками. И это еще не все. Вот когда он бросит „шмайссер“, упадет брюхом в грязь и будет ползать перед вами — вот когда начнется настоящая борьба! Не за кусок хлеба, а за коммунизм!»
Говоря о «настоящей борьбе», Стругацкие имеют в виду именно перевоспитание «простака-парня»: «Коммунизм — это прежде всего идея! И идея не простая. Ее выстрадали кровью. Ее не преподашь за пять лет на наглядных примерах. Вы обрушите изобилие на потомственного раба, на природного эгоиста. И знаете, что у вас получится? Либо ваша колония превратится в няньку при разжиревших бездельниках, у которых не будет ни малейшего стимула к деятельности, либо здесь найдется энергичный мерзавец, который… вышибет вас вон с этой планеты, а все изобилие подгребет себе под седалище…»
Вроде бы речь идет о другой планете, о колонии землян, занимающихся перевоспитанием местного населения, живущего в феодализме, то есть не по-коммунистически. Но сквозь эту внеземную кисею XXII века, конечно, просвечивает Земля середины века XX, Советская Россия. Коммунары, победив «простака-парня», принялись переделывать мир, уничтожая традиционные представления и насаждая Просвещение вместо Традиции. Им достался, по представлениям Стругацких, тяжелый материал: крестьянская страна, относительно недавно простившаяся с крепостным правом («потомственное рабство»), а после этого с трудом, с болью, с кровью проходящая коллективизацию. Авторы подталкивают читателя к определенной схеме исторического развития: верное, но медленное и тяжкое движение страны к правильному идеалу однажды прервалось, поскольку интеллигенция слишком мягко играла роль няньки при людях, не желавших двигаться дальше по предначертанному ею пути, и, возможно, ослабила благодетельную узду. Нашелся «энергичный мерзавец» (Сталин)… Почему бы вновь не найтись очередному «энергичному мерзавцу»?.. Интеллигенция, видя недостаточность «оттепели», ведет себя слишком пассивно, слишком мало проявляет она бойцовские качества…