Братья Ждер
Шрифт:
В этот день до самой ночи не прекращались бои и стычки, которые вели разрозненные отряды рэзешей. Но шестнадцать отрядов Маноле Черного не появлялись нигде. Старый конюший, по приказу князя, скрывал своих людей в лощинах и в лесных чащах. Ночью тучи рассеялись, а во вторник на рассвете долину Бырлада, сжатую лесами, затянул белесый туман, такой густой, что, как говорится, хоть режь его ножом. «Скопец Сулейман ничего не видит дальше своего носа», — шутили рэзеши, верные своей дурной привычке зубоскалить. Не было в войске Штефана-водэ ни одного человека — ни среди наемных солдат-рейтар или пехотинцев, ни среди простолюдинов, собравшихся под холмом Миренилэ, вооруженных цепами и косами, ни среди конных и пеших рэзешей, бодрствовавших всю ночь, не было ни одного человека, который не считал бы этот туман знаком
Орды двигались всю ночь. На рассвете сутолока спала, на время установилась тишина над топями, что зовутся Три Воды, и ходжи и муллы затянули протяжные славословия Аллаху и пророку его Магомету. Но едва смолкли их голоса, орда вновь зашевелилась, словно выползал из трясины многоглавый и многолапый сказочный змий. На следующем привале глашатаи известили все войска, расположившиеся в долине и на скатах холмов, о новых приказах Сулейман-бека. Дозорные Штефана-водэ, следившие за всем из своих укрытий в чащобах, поняли, что нехристи перетащили за это время пушки через речку Кицок. Слышались хриплые возгласы, окрики погонщиков, хлопанье бичей и стоны рабов, которые вытаскивали увязающие в грязи колеса.
Но вот наконец был получен долгожданный княжеский приказ. А тогда затрубили во всю мочь трубачи с другой стороны бырладской поймы, барабанщики ударили в барабаны, грянули пушки.
Этот грохот, потрясший небо, показался измаильтянам сигналом к нападению на молдаван. Конница и пехота ринулись вперед, в туман. Очутившись в болоте, всадники спешились; тотчас послали за пехотой, чтобы та прибыла с топорами, вырубила рощу и проложила дорогу войску. В грохоте и начавшейся суматохе османы сами шли к своей погибели, продвигаясь к обманчивому шуму боя; телеги с пушками сразу же увязли в топях и застряли поперек дороги. Когда это стало ясно князю, он двинул навстречу еще не попавшим в трясину турецким войскам часть своей наемной рати и секеев.
Теперь стало понятно, в чем преимущества и опасности начавшейся битвы. Штефан-водэ немедленно разослал новые приказы.
Тронулся и конюший Маноле со своими шестнадцатью отрядами. Головные силы турок топтались в трясине, тщетно пытаясь выбраться на простор. Но вырваться им из топи не удавалось, а сзади на них напирали другие воинские части, нетерпеливо рвавшиеся вперед. В туманном утреннем сумраке молдавские войска ударили по скопищу измаильтян с двух сторон. С левого берега Бырлада, со стороны Бобриака, напали Ионуц и Никоарэ Черный; со стороны Кицока в правое крыло ударили Маноле-старший и конюший Симион. И так сильны были эти удары, что, несмотря на большие потери и жертвы рэзешей, тело турецкого змия было разрублено надвое. Ионуц и Никоарэ теснили и давили противника, отталкивая его к повозкам и шатрам Сулейман-бека, а Маноле Черный и Симион, ведя ожесточенную битву, ускорили победу Штефана-водэ, слава о которой разнеслась по всему свету и запомнилась на века. Отряды старого конюшего нанесли врагу сокрушительные удары, и тогда толпы черных людей побежали в неодолимом страхе. Османы в панике мчались прочь, гонимые огненным мечом грозного архангела, который преследует людей, охваченных безумием.
На мгновенье над этим переполохом рассеялись тучи. И когда мелькнул солнечный луч, рухнули с оружием в руках один возле другого Симион Ждер и его родитель Маноле Черный, пронзенные множеством копий. К тому времени бежавшие измаильтяне, пробравшись через низины, достигли Бобриака и подножья Миренилэ, но там их уже ждали простолюдины, которые, поплевав на ладони, обрушили на грабителей топоры и косы. Иные же, вооружившись цепами, молотили ими беглецов по головам. Рассыпавшись во все стороны, орда убегала без оглядки. Наемные полки и рэзеши рубили измаильтян, попавших в болота, до тех пор, пока не устали руки. К полудню князь ввел в бой свежие отряды, чтобы окружить и захватить всех, кто еще оставался в живых. Ионуц и Никоарэ Ждер на протяжении десятка верст преследовали Сулейман-бека и его свиту; затем остановились и приказали усталым рэзешам спешиться, достать из мешков хлеб и брынзу и утолить голод.
К полудню всколыхнулись завесы тумана и понеслись, гонимые восточным ветром. Казалось, ветер вздымает туман в высоту и смешивает его там с нависшими тучами. Старики говорили, что никогда еще не видели, чтобы
Тогда верхом на коне, под знаменем показался на холме Штефан-водэ и оглядел поле боя. Прибывали гонцы, спешивались, склонялись перед ним и доставляли вести. Вокруг него было несколько бояр, у которых от ужаса замирало сердце. Князь вскоре узнал о гибели своих любимых слуг и приказал вынести их с поля боя. Ему особенно хотелось, чтобы скорее отыскали конюших, старого и молодого. Место, где они бились и пали вместе со своими друзьями, было заметно: вокруг высилась целая гора побитых измаильтян.
— Они там, вытащите их, — приказал князь и, воздев глаза к тучам, скорее для себя со вздохом добавил: — Там завершили страду свою жнецы из Апокалипсиса.
Всю вторую половину дня рэзеши и служилые люди вытаскивали христиан с поля боя, а другие отряды князя, возглавлявшие рать простолюдинов, преследовали убегающих воинов Сулейман-бека. Некоторые группы захватчиков были настигнуты и уничтожены у самых берегов Смилы, на третий день битвы.
Штефан-водэ повелел отслужить молебны в церквах Васлуя. И сам, войдя в часовню, опустился на колени и оставался там долгое время, словно позабыв о своем бренном теле и вознесясь душою к источнику всех надежд. Когда он очнулся, уже наступил вечер, пришли первые часы покоя после победы. Отовсюду поступали вести о гибели османских поработителей, которые умирали в тающих снегах, тонули в потоках, сверзающихся в расселины и ущелья. В келье архимандрита князь произнес слова, которые затем были начертаны в княжеской грамоте, возвещавшей властителям и королям о битве под Васлуем. Грамота эта была затем искусно переведена доминиканцем отцом Джеронимо.
Княжеская грамота гласила:
«Мы Штефан-воевода, милостью божией господарь земли Молдавской, дружески кланяемся вашим милостям и желаем самого лучшего всем, к кому обращаемся. Ведомо вашим милостям, что неверный император турок был и есть гонитель христианства, денно н нощно помышляющий о том, чтобы покорить и погубить христиан. Извещаем вас, что накануне Крещения из империи измаильтянина двинулось на страну нашу, на наше княжество войско великое, числом в сто двадцать тысяч человек во главе с беком Сулейман-пашой, а вместе с ним были все придворные нечестивца султана и знатные лица Румелии, а также князь валашский с войском.
Услыхав и увидав сие, взялись мы за меч и с помощью всемогущего бога вышли супротив врагов христианства, победили их, попрали ногами и всех предали мечу, за что и воздаем хвалу всевышнему.
Узнав об этом, император нечестивцев захочет отомстить нам за поражение свое и вознамерится пойти на нас всею своею силою, дабы покорить страну нашу. Доселе господь хранил нас от подобного бедствия. Если страна наша, сиречь врата христианства, упаси бог, падет, тогда гибель грозит всему христианскому миру. А посему я прошу ваши милости, пока еще есть время, прислать военачальников и войска на помощь нам против общего нашего врага. Именно теперь приспело время, ибо у измаильтянина много противников, которые со всех сторон подняли на него меч. А мы клянемся в верности и будем бороться до смертного часа за нашу христианскую веру. Поступите, ваши милости, и вы так же сейчас, когда мы с божьей помощью отсекли врагу десницу; готовьтесь же к сему без промедления».
Князь сидел, опустив голову, упершись локтями в колени и долго думал; вздыхая, он вспоминал все, что произошло в жестокий день, промчавшийся как вихрь.
— Отец Амфилохие, — сказал он, оторвавшись от размышлений, — извести двор и страну, что завтра день поста и молитв за погибших.
На другой день с утра тихо падал снег. За ночь небо прояснилось, земля от легкого мороза затвердела, а ветер пригнал с востока снежные облака. Лишь теперь, будто после тяжких усилий стихии, рождалась настоящая зима.