Братья Ждер
Шрифт:
— Возвращайся поскорее, Ионуц, прошу тебя, — шепнула она, прикрывая его глаза ладонью. Едва она успела уйти в свою светлицу, как у ворот раздался шум, послышались голоса.
Ждер тут же вскочил на ноги. Караульный подошел с другого конца двора, чтобы узнать, что случилось.
— Государево повеление, — послышалось из-за ворот.
Ионуц первым узнал от гонца, что Григорашку Жора просит Алексэндрела не мешкая последовать по велению Штефана-водэ в Киперень, в стан князя, стоящий в двух перегонах в пределах хотинской земли.
ГЛАВА X
Грезы и страхи княжны Насты
После ионэшенских событий Маленький Ждер подумал было, что удел у него горестный, достойный сожаления. Но странное дело — он не испытывал печали. Как ни корил он себя, его переполняла радость великой удачи. Впрочем, он оправдывал себя тем, что ничем особым не погрешил против своего господина. Он всего лишь покорился приятнейшему противнику, пошедшему в наступление на него. Что ему теперь делать? Только скрывать свою драгоценную тайну. Алексэндрел-водэ был последним человеком, которому он мог бы открыться. Да ведь и на исповеди не признаешься, что согрешил, когда душа сподобилась такой радости? Нет, даже на исповеди не откроешь. Если же на Страшном суде придется дать ответ, так ответ даст нежным голосом Наста. И уж коли на то пошло, пусть божий гнев поразит старую цыганку, нагадавшую ему счастье. А за что же корить его, Ионуца? За то, что он ничего не осмелился сказать своему повелителю? Молчит, будто язык проглотил? Но ведь он страдает, корит себя! Зачем же его еще наказывать в Судный день? Пусть страдание это недолговечно, а все же он страдает! Кроме того, княжич как будто доволен, и это тоже утешало Ждера. Прошло немного времени, и оп опять беззаботно резвился, точно жеребенок на лугу.
Чтобы доставить еще больше удовольствия Алексэндрелу, Ждер лукаво попросил у него позволения привезти из Тимиша гончих и ястреба — позабавиться охотничьей потехой в полях вокруг крепости.
Алексэндрел еле заметно улыбался, думая про себя о том недалеком дне, когда он наконец утолит свою страсть.
— Этим летом, — поведал он Ждеру, — государь стал отпускать меня одного по разным делам, а то и править волостями доверяет. Поступлю же, как терпеливые охотники: подстерегу дичь во второй и третий раз, и в конце концов она будет моею.
Ждер покачал головой.
— Государь, — с улыбкой заметил он. — Сдается мне, что княжна побаивается охотника. Помнишь, как она жалобно просила у тебя пощады!
— Всем этим боярским девкам только и снится что княжеский венец, — вздохнул Алексэндрел. — А государь-батюшка говорит, что у правителей — иная доля в жизни. Да и медельничер все шутит, что женщину возвышает сама близость князей. Я думаю, он прав. И он же доказывает, что женщины противятся только для того, чтобы набить себе цену.
— Насколько я понимаю, государь, — обрадовался Ионуц. — ты не любишь Насту.
— Нет, люблю. Я исстрадался из-за нее.
— Ты желаешь ее, государь; но для тебя она не та царевна, от единого взгляда которой сердце замирает.
— Слушай, Ионуц, — рассмеялся княжий наследник, — ты дитя, выросшее в Тимише. А у меня, кроме преподобного Амфилохие и благочестивого Тимофтея, были и другие наставники. Теперь-то я уже знаю, что сладость любви длится краткий миг. Любовь — как месяц на небе: сперва растет, потом идет на убыль. Вот наступит полнолуние, созреют абрикосы, и поеду я собирать обещанный урожай.
— Рад слышать такие слова, — ответил Ждер, не глядя на своего спутника. — Только помнится мне, государь, когда ты рассказывал мне об этом в первый раз, ты горел как в огне.
— Тогда я жаждал больше, теперь — поменьше.
Ждер украдкой взглянул на княжича. Хвастовство Алексэндрела, старавшегося уверить спутника в своем мужестве и в любовных победах, отдаляло их друг от друга. Сын конюшего нашел в том лишнее для себя оправдание: все существо его снова радостно раскрылось навстречу июньскому утру.
В одиннадцатом часу дня Алексэндрел приехал со своими спутниками в стан князя.
Отроки-служители поставили шатер господаря в самом устье долины. Шестьсот конников охранной дружины были спешены. Неподалеку виднелись скопления переселенческих возов.
Господарь вышел к толпе православных, прибывших из-за Днестра. Он был с обнаженной головой, и спэтар держал знаки его власти. Поставленный служителями серебряный складень сверкал в лучах солнца. Священник Хотинской крепости вознес хвалу творцу всего сущего. Толпа переселенцев опустилась на колени; воины, державшие коней под уздцы, низко склонили головы. После богослужения дьяк приложил княжескую печать к дарственной грамоте, а старейшина скитальцев, избравших местом жительства Молдавское княжество, шагнул к князю, пал ниц и поцеловал землю у его ног.
— Добрые христиане, — обратился к ним господарь на их родном языке. — Вот вам дарственная грамота от нас. Дарю землю эту вам и наследникам вашим. Стройте село, копайте пруд. И живите на молдавской земле: она даст вам хлеба и милости. Вот тут указаны рубежи ваших владений на веки вечные. Пусть служители наши поставят межевые знаки. И на дальнем рубеже я побью посохом нашего сына, дабы он помнил это наше повеление.
В трепетном сиянии летнего полдня уходили к Днестру безлюдные просторы. Скитальцы отдали земной поклон, славя великого государя. Затем все двинулись в сторону холмов и лесов, отмечая рубежи; а у дальнего дуба над кручей князь коснулся посохом затылка сына. Старики возили за собой детей, голубоглазых, вихрастых, и у каждого межевого знака, опустив на землю, били их прутьями, дабы они, омывшись слезами, навсегда запомнили увиденное.
В тот же день в лесу застучали топоры пришельцев, отбиравших себе бревна и стояки для хат и землянок. Княжеский поезд повернул на север. Ждер держался около княжича, дожидаясь минуты, когда Штефан обратит на него благосклонный взор.
Господарь был погружен в глубокую задумчивость. Когда они достигли берегов Прута, служители приготовили ему колымагу. Гонец из Сучавы доставил Штефану грамоту, которую он, хмуря брови, тут же внимательно прочитал. Затем колымага быстро покатила к месту следующего привала. За ней скакал княжич с конным отрядом. К заходу солнца Штефан поднял глаза. Словно яркий свет озарил его изнутри: он улыбался.
— Ты здесь, Алексэндрел? — спросил он.
— Здесь, государь.
— Есть вести из Кафы [40] .
— Добрые вести, государь?
— С божьего соизволения, добрые. И от крымского хана прибыл гонец.
Алексэндрел не осмелился задать вопрос.
Князь встряхнул головой.
— Где младший Ждер?
— Тут я, государь, на этой стороне, — смиренно вздохнул сын конюшего.
— Расскажи мне, Ждер, как читает ваш тимишский поп житие святых царей Константина и Елены.
40
Кафа — нынешняя Феодосия в Крыму.