Братья
Шрифт:
— Что же не спросишь — на ком?
— Ясно — не на пароходной трубе, — непривычным баском быстро отозвался Шеринг.
— Ты вроде… недоволен, что ли? — спросил Родион, стараясь заглянуть в лицо Шеринга.
Но тот уже стоял прямо против него, с обычным своим прямым взглядом, и обычно, не спеша и тихо, говорил:
— На Варваре Михайловне? Подойдет ли она тебе? Женщина с дурью. А дело не простое. Пойдут дети. Это, брат… у меня растет сын, я знаю. Да… Ну, смотри. Ты сам с головой.
Но Родион был без головы. Он стал похож на бочку, в которой
Он захлебывался чувствами к жене, потом — к Ленке, мчался куда-то, летел, пока наконец Шеринг не привез его на работу в Питер. Тут Родион отрезвился.
Тут были не только доки, но громадные эллинги с десятками невиданных кранов, и весь город, как корабль, стоял на воде, умещенной в прямолинейную сеть каналов и рек. Здесь можно было не только неустанно строить и спускать на воду суда, но — казалось — все было приготовлено для того, чтобы произвести самый что ни на есть большой ремонт всему человечеству. Поистине в таком ремонте и состояло главное очередное дело.
И вдруг… ну да! Ведь это всегда случается вдруг. Вдруг Родион обнаружил, что у него есть жена, семья… нет, не так. Что жена отстаивает право на особую жизнь, на свое понимание жизни, что ей почему-то скучно, что она никогда ни в чем не могла согласиться с мужем и его очередные дела расцениваются ею не дороже прошлогоднего снега. И так же вдруг Родиону стало неловко перед женой за свою нежность к Ленке, и он старался приласкать ребенка втихомолку, с глазу на глаз.
Тогда все чаще приходили такие минуты, как теперь, и Родион сидел в неподвижности, поводя бровями и отыскивая в уме порядок и причинность. Но вместо причинности в голову лезли Катерина и Лизавета Ивановны, и в усмешке жены чудилось отражение самодовольной, зачарованной улыбки городских дур.
В последний раз, когда Родион после спора с женой ушел в свою комнату, он неожиданно потерял самообладание.
— Кой черт связал меня веревочкой с проклятым музыкантом? — заорал он, стукнув кулаками по столу.
Он помнил, как Варвара Михайловна вся засветилась на концерте, подходя к Никите, как потом, по дороге домой, старалась опередить Родиона, не проронив ни слова. Вечно ненавистный Никита опять откуда-то вынырнул на пути Родиона.
— Кой черт? Скучно, скучно, — бормотал Родион. — А до сих пор не было скучно? Не может найти себе места после концерта. Бабья блажь.
Родион внезапно распахнул дверь в комнату жены. Ему хотелось закричать, но он сдержал себя, круто остановившись у порога.
Варвара Михайловна глядела на него удивленно, и улыбка, которая всегда бесила Родиона, едва заметно начинала проглядывать сквозь удивленье.
— Значит, ты неверно рассказывала мне о нем? — медленно выговорил Родион.
— О ком?
— О скрипаче… об этом…
Она неслышно засмеялась.
— Ревнуешь?
—
Она подобрала ноги на диван, уселась поудобней, неторопливо поправив на плечах пестрый платок, потом спросила тихонько:
— Ревность недостойна человека?
— Я не шучу.
— Религия — опиум для народа?
— Перестань! — почти задохнувшись, прохрипел Родион.
Он заметался по комнате, сильно потирая ладони, точно решил с чем-то разделаться навсегда.
— Чешутся руки? — подзадорила Варвара Михайловна.
— Послушай, ты, — опять закричал он, останавливаясь подле дивана, — ты говорила, что этот музыкант — твой старый друг… как его?., а сама…
— Ну?
— Я все понимаю, я не слепой, я…
— Ну?
Она резко встала с дивана и выпрямилась рядом с Родионом.
— Я говорила, что Карев — мой друг. Я говорила об этом потому, что ты — тоже его друг.
— Неверно! Мало ли я встречал мальчишек?
— Постой. Тебе мало этого? Да? Ну, слушай.
Она плотно запахнулась платком, еще ближе подступила к Родиону и пробормотала настойчивым шепотом:
— Карева я люблю. Понял?.. Понял?.. Понял?..
Она вдалбливала в Родиона это слово. Шепот ее стал чуть слышен.
— Жила я с тобой одним. Понял? А его одного люблю. Понял? О каком же ты говоришь обмане?
Словно только теперь разглядев Родиона, она ухмыльнулась и покачала головой:
— Чудак!
Родион был бледен, всегда подвижное лицо его безжизненно застыло. Он неуклюже повернулся и ушел к себе. Но слух его оставался за дверью, у жены, как будто у нее в комнате непременно должен был произойти какой-то поворот его судьбы.
По шагам Варвары Михайловны он догадался, что она собирается уходить. В нем тотчас вспыхнуло непреоборимое, злорадное желание выследить жену, поймать ее, уличить. Он прислушивался к малейшим шорохам за стеной, притаив дыхание, не шевелясь, и, едва хлопнула в передней дверь, бросился одеваться.
На улице темнело, накрапывал реденький теплый дождь, но тротуары были оживленны, люди толклись на перекрестках, под железными зонтами подъездов, у ворот. Красться в надежной туманности сумерек, ловко и незаметно обгоняя людей, по-воровски прячась за их спинами, Родиону не составляло труда. Он был устремлен вперед, препятствия только заостряли его зрение, он видел одно: перед ним, шагах в двадцати, шла Варвара Михайловна.
Она не торопилась, поступь ее была непринужденна, раза два ее внимание привлекли освещенные окна. Но Родион не сомневался в том, что Варвара Михайловна приближается к цели, которая ей заранее известна.
На каком-то углу Варвара Михайловна остановилась. Это вышло внезапно, и Родион очутился совсем близко от жены.
Он юркнул за киоск, торчавший у дороги. Почти в ту же секунду он увидел Никиту Карева, и до него донесся обрадованный и удивленный возглас жены.
«Подстроено», — промелькнуло в голове Родиона.