БРАЗИЛИЯ, ФУТБОЛ, ТОРСИДА…
Шрифт:
Это был молодой игрок. Белый. Но не из самых богатых. Из средних слоев, скажем так. Играл он очень даже прилично. Хотя и не был звездой. Пришла пора — собрался жениться. Но ему было как-то неловко — привести невесту в почти пустую свою квартиру. И он попросил у хозяев клуба денег на мебельный гарнитур. А в ответ получил гневный отказ и яростный упрек в отсутствии патриотизма, в измене идеалам клуба: «Как это так!? Разве кто-нибудь играет в нашем «Менго» за деньги?».
Ну, что же, бывает… Прослышав об этой истории, хитрые картолы [1] конкурирующего клуба «Америка» тут же подсуетились и предложили жениху мебельный гарнитур
1
Картолами называют в Бразилии футбольных чиновников
Расценив шаг Пенафорте как «акт предательства», торсида «красно-черных» (мало того, что она безжалостно, уже совсем по сегодняшним нашим меркам и стандартам, освистывала его на стадионе!) решила еще устроить ему и символические «похороны». Нельзя сказать, что уход Пенафорте слишком уж ослабил ряды «красно-черных». Отнюдь, нет! На его место очень удачно встал Эрминио. И играл ничуть не хуже «беглеца». Но все равно: «предателя» нужно было наказать! Дабы другим было неповадно. И чтобы все знали, сколь беспощадна к предателям торсида «Менго!».
Публичную экзекуцию было решено устроить не сразу, а по окончании чемпионата. И по счастливому для торсиды «Менго» совпадению судьба чемпионата решалась в последнем матче их команды именно против «Америки», выигранном со счетом 2:1.
Это было 18 сентября 1927 года. И вскоре после победы от штаб-квартиры «Фламенго», которая тогда находилась еще не в Гавеа, как сейчас, а на улице Пайссанду, по главной авенидо Рио-Бранко через кварталы Лапа, Манге, Площадь Бандейра по направлению к стадиону «Америки» на улице Кампос Салес двинулся «траурный кортеж»: увитые черными лентами машины. На первой из них плыл громадный гроб, на котором большими буквами было написано имя «предателя»: P E N A F O R T E.
Но ведь не только клуб «Фламенго» имел торсиду. Были не менее восторженные и патриотичные обожатели и у «Америки»! И когда кортеж приблизился к кварталам, где уже царила и господствовала торсида этого клуба, один из «американос» по имени Армандо де Паула Фрейтас встал посреди мостовой перед машиной с гробом и широко раскинул руки.
Кортеж остановился. Сидевший рядом с водителем шеф торсиды «Фламенго» Силвио Пессоа встал на ноги, достал из-за пояса револьвер и направил его на Армандо. Тот закрыл глаза и отчаянным жестом беззаветной готовности умереть за «Америку» рванул рубаху на груди: «Стреляй!».
Силвио поднял револьвер, прицелился. Народ на улице замер. Стих горячий ветерок, гнавший по мостовой обрывки газет, застыли в жаркой неге пальмы, смолкли птицы: то ли от духоты, то ли от страха перед тем, что может сейчас произойти.
Армандо стоял с закрытыми глазами, неподвижный, как памятник самому себе. Было ясно, что он-таки умрет за родной клуб, но не сделает и шагу назад.
Тогда Силвио снова сунул револьвер за пояс и крикнул, что сейчас переедет Армандо.
Тот продолжал стоять, закрыв глаза с распахнутой на груди рубахой.
«Считаю до трех!» — предупредил Силвио.
Армандо стоял.
Раз! Два! Три!…
Силвио скомандовал водителю, мотор взревел, автомобиль медленно двинулся на Армандо, толкнул его, бросил на тротуар, надвинулся.… Задавил?! Нет, Армандо схватился руками за бампер и, истекая кровью, тащился под кузовом, болтаясь из стороны в сторону, но, слава Богу, уклоняясь от колес, которые так и не переехали его.
Подбежавщий со всех сторон народ прекратил этот поединок, в котором один готов был убить, а другой — умереть во имя любимого клуба.
Таким становился накал футбольных страстей. И никого уже не удивляло, казалось вполне естественным, когда умиравший от туберкулеза водитель такси Мелкиадис, всю жизнь болевший за маленький клуб северной зоны Рио «Андараи», попросил пришедших проститься с ним родных и друзей: «Когда повезете мое тело на кладбище, пускай катафалк два раза объедет вокруг нашего стадиона». Пожелание Мелькиадиса было выполнено. Так же, как и последняя просьба болельщика «Сантоса» Жозе Жоакина Маркеса, который еще в молодости сменил жилье, только для того, чтобы поселиться поблизости от «Вилы Бельмиро» — стадиона любимого клуба, где он не пропускал ни одного матча. Так, в страданиях и радостях, в неразрывной связи с любимым клубом прошла вся его жизнь…
И однажды после тяжелого сердечного приступа, чувствуя, что неотвратимо близится последний час, 87-летний Жозе прошептал супруге, с которой к тому времени прожил в любви и согласии 64 года: «Котинья, радость моя! Поверни пожалуйста меня так, чтобы лицо мое было обращено к «Виле Бельмиро». Хочу уйти, глядя на наш «Сантос»…
Рано или поздно такие страсти и столь горячая преданность родному клуба должны были привести к неизбежному и естественному организационному объединению всех этих людей, готовых убить или умереть за свой «Фла» или «Триколор», «Ботафого» или «Васко», «Палмейрас» или Коринтианс». И первым шагом в этом направлении стал удивительный для того времени и совершенно обычный для сегодняшних дней поступок болельщика «Фламенго» Жайме де Карвальо.
11 октября 1942 года перед началом матча своей команды с «Флуминенсе» он вышел на поле вместе со своей супругой доной Лаурой, подняв над головами красно-черный плакат с яркобелыми буквами: «Аvante, Flamengo!» («Вперед, Фламенго!»). Поскольку это произошло на стадионе «Флуминенсе» в Ларанжейрас, где преобладала «вражеская» торсида — поклонники «рисовой пудры», трибуны разразились протестующим свистом. И в этот момент вдруг оглушительно грянула «Шаранга» — самодеятельный оркестр, тоже приведенный Жайме на этот матч. А поскольку в его составе преобладали ударные инструменты и трубы, свист «трехцветных» был безжалостно задавлен. Это так понравилось «красно-черным», что они с тех пор на всех матчах любимого «Менго» стали появляться с «Шарангой» и плакатами, приветствующими любимый клуб.
Итак, родоначальником первой организованной торсиды стал именно «Фламенго» — самый популярный бразильский клуб, торсида которого так многочисленна, так велика, что его поклонники утверждают: «Где бы «Менго» не играл, он всегда чувствует себя хозяином поля, ибо всегда и везде — от Рио до Токио, от Бразилии до Исландии — его окружает любовь торсиды». И потому вполне логично, что именно торсида «Менго» первой сорганизовалась, первой появилась на стадионе не как разнокалиберная, анархическая толпа, а как организованная масса, как сплоченный отряд болельщиков, ведомый командирами, скандирующий, ликующий и вибрирующий под звуки и ритм своей «шаранги» или «батареи».