Бразилия вчера и сегодня
Шрифт:
В том, что это именно так, убеждает нас тезис К. Маркса и Ф. Энгельса о том, что рабовладельческое хозяйство в португальской и ряде других колоний в Новом Свете с самого начала приобрело торгово-коммерческую ориентацию, было втянуто в общую систему складывающегося мирового рынка. Иными словами, в колониях с самого начала стало развиваться коммерческое производство с целью вывоза товаров на внешний рынок — в метрополию, в Европу. Таким образом, плантация явилась своего рода синтезом архаичной формы эксплуатации — рабства — с производством на рынок, что полностью соответствовало всему духу эпохи первоначального накопления. Раскрыв взаимосвязь плантационного рабства в колониях с первоначальным накоплением в Европе, К. Маркс обращается к анализу самого плантационного производства. Главный вывод К. Маркса сформулирован в следующих словах: «В колониях второго типа —
Сочетание в едином хозяйственном комплексе внутренних производственных отношений (рабство) с внешними торгово-капиталистическими связями явилось своеобразной формой приспособления колонии к требованиям периода первоначального накопления в Западной Европе.
Плантатор выступал одновременно в двух ролях: как эксплуататор-рабовладелец и как торговец-делец. Вместе с тем плантаторы являлись наместниками португальского короля и обладали по закону правами полного феодала: творили суд и расправу, могли обращать индейцев в рабство, создавать приходы, выносить смертные приговоры рабам, пеонам и свободным людям из простонародья, налагать штрафы, распределять наделы, собирать подати и налоги. Корона оставляла за собой десятую часть урожая, одну двадцатую от улова рыбы, одну пятую от добычи благородных металлов и драгоценных камней, одну десятую от доходов торговли, а также устанавливала многочисленные дополнительные поборы и налоги. Получение торговой прибыли с самого начала выступало в роли ведущего стимула колонизации, хотя наряду с этим Португалия преследовала и чисто политические цели.
Структура землевладения в колонии строилась по образу и подобию феодальной Европы. Вся земля считалась собственностью короны и даровалась от ее имени наместникам Лиссабона в колонии и просто частным лицам. Феодальные черты этой системы было бы нелепо отрицать. Но, однако, нельзя игнорировать и другую важную сторону «нормального» феодализма, а именно — разделение «земли между возможно большим количеством вассально зависимых людей»{10}, наличие массы зависимых крестьян как основной производительной силы феодального общества.
В колониальной Бразилии фактически не было зависимого крестьянства, основная масса работников состояла из чернокожих невольников. В результате типичным для колонии оказалась не феодально-натуральное поместье, а коммерческая плантация. В пей воплотился своеобразный симбиоз крупной феодальной собственности на землю с рабством и экономическими стимулами примитивного (в основном торгового) капитализма. В основе такого своеобразия лежала не политика Лиссабона и не «исключительность» Бразилии ввиду ее географических условий и климата, как полагают многие буржуазные историки. Причина таилась в том, что весь процесс колонизации Нового Света являлся частью более общего исторического процесса — перехода мира от феодализма к капитализму.
В XVI–XVIII вв. колонии, в том числе и Бразилия, играли лишь роль источника прибавочного труда для Западной Европы. Бразилия вывезла на мировой рынок товаров на общую сумму в 536 млн. ф. ст., перепродажа которых принесла западноевропейским купцам не менее 1,5 млрд. ф. ст. прибыли. Кроме того, Европа получила из колонии более 1000 тонн золота в слитках, большое количество алмазов и других драгоценных камней. Прибыль от работорговли принесла не менее 300 млн. ф. ст.; налоги и поборы, которые собирала корона, составили сумму в 20 млн. ф. ст. В целом, таким образом, колонизация Бразилии дала Европе огромную прибыль. Это был реальный вклад в процесс первоначального накопления.
Завод по производству сахара.
На заднем плане — дом плантатора
Вот почему К. Маркс в «Капитале» сделал исключительно важный вывод о том, что «для скрытого рабства наемных рабочих в Европе нужно было в качестве фундамента рабство sans phrase [без оговорок] в Новом Свете»{11}. Без этого принципиального определения невозможно понять природу и историческую роль рабовладельческой плантации, которая играла в колониальной Бразилии роль ведущего экономического уклада.
Надо сказать, что взятая в целом экономика колониального периода носила многоукладный характер. Одновременно сосуществовали и развивались первобытно-общинный сектор, полуфеодальные и феодальные поместья, мелкое натуральное хозяйство, торговый (купеческий) капитал и плантационно-рабовладельческое товарное производство. В разных районах их развитие и значение было неодинаковым, однако ведущие позиции занимал рабовладельческо-плантационный уклад и соответствующие ему производственные отношения.
Не имея возможности для непосредственного перехода к капиталистическим формам производства, Бразилия, однако, благодаря укреплению экономических связей плантационного производства с мировым рынком сумела постепенно вырваться из тенет узкой колониальной зависимости. Власть метрополии, игравшей на начальных стадиях роль посредника между колонией и международным рынком, в XVIII в. стала быстро уменьшаться. В систему «метрополия— колония» вклинилась новая, более прогрессивная и могущественная сила — мировой капиталистический рынок (и, в частности, его главный участник и организатор — буржуазная Англия). В итоге экономическое «сцепление» колонии и метрополии оказалось нарушенным. К началу XIX в. образовался существенный разрыв между экономической жизнью колонии, фактически оторвавшейся от Португалии и вышедшей на мировой рынок, с одной стороны, и прежними политико-административными путами колониального статуса Бразилии, с другой.
Так сформировались объективные экономические предпосылки для освобождения Бразилии от колониального гнета Португалии. Эта исторически назревшая задача была достигнута лишь в ходе длительной и напряженной антиколониальной борьбы.
Борьба за независимость
В буржуазной историографии давно и прочно утвердилось ложное мнение, что в отличие от испанских колоний движение за независимость в Бразилии якобы никогда не носило народного характера и все дело свелось к мирному отделению колонии от метрополии по инициативе самого королевского дома. Как пишет один из наиболее маститых бразильских буржуазных историков Оливейра Лима, борьба за освобождение Бразилии отличалась поразительным «отсутствием народного элемента»{12}. Другой бразильский автор — Жоао Риберо — считает, что «Бразилия полностью избежала длительного кризиса, который поразил все другие латиноамериканские народы, благодаря специфической роли монархии. Португальская корона олицетворяла для Бразилии власть, но без тирании, силу, по без насилия, назидание без лицемерия и, наконец, свободу, но без анархии»{13}. Подобная точка зрения встречается на страницах многих исторических работ.
Труд рабов-негров па золотых приисках
Концепции буржуазных историков грубо противоречат исторической правде. Борьба за национальную независимость была в Бразилии долгой и упорной. Освободительное движение неоднократно принимало характер массовой вооруженной борьбы, хотя эта борьба и не вылилась по ряду причин в общенациональную войну.
Первыми боевыми выступлениями «народного элемента» против португальских завоевателей явились многочисленные и кровопролитные восстания индейцев и негров-рабов. В 1555 г. в защиту своей свободы выступили индейцы племени томайос, в 1557 г. — индейцы племен касте, в 1561 г. — индейцы тупи. В ходе войны индейцы создали своеобразный союз племен и одержали ряд побед над португальскими войсками. Это вынудило колонизаторов начать официальные мирные переговоры с индейскими вождями. По приказу короля в конце XVI в. охота на индейцев и их порабощение были формально запрещены. Однако в колонии мало кто соблюдал заколы Лиссабона. Более того, колонизаторы стали создавать специальные отряды — «бандейра» — для вооруженной борьбы с индейцами, захвата их исконных земель и порабощения туземного населения. Жестокость военных экспедиций бандейрантов побудила индейцев постоянно обороняться от нашествия чужеземцев.