Бразилия
Шрифт:
Когда я вышел из метро, то увидел голубое небо. Оно было высоким и чистым, как моя мать. Как моя дорогая мама. Сжечь тело на костре оказалось тяжелой задачей, но я с ней справился. Пепел свой матери я развеял над городом, в котором она когда-то родилась…
— Друзья, спать, — приказал кто-то.
Я улегся на подстилку, ощущая неподалеку тепло чьего-то тела, закрыл глаза и сразу уснул.
Кошмарные сновидения давно стали частью моей жизни. Во снах меня преследовали муты, я тонул в ядовитой жидкости, падал с высоты,
— Подъем!
Я сел, ошарашено озираясь. Лыжники протирали глаза, негромко переговаривались друг с другом.
— Скорее завтракаем, — нервным голосом обратился ко всем парень с бородкой, тот, что накануне вырвал у меня веревку.
— Да, Игорь, надо торопиться, — поддержал его усатый мужчина, судя по внешности, самый старший в этой странной компании.
— Холатчахль ждет, — засмеялась Людка, доставая из мешка корейку.
Позавтракали молча, наскоро. Никто уже не шутил, не требовал песен.
Снаружи мело, красное солнце висело над склоном горы, перекрашивая в багровый цвет покрытые снегом верхушки елей.
Лыжники разобрали палатку. Я делал вид, что помогаю, стараясь держаться поближе к Людке.
— Живее, — торопил Игорь. — Нам еще лабаз нужен!
«Что такое лабаз?» — подумал я, помогая Людке сматывать кусок ткани.
— Колька, Жорка, Сашка и Рустем, наломайте лапника! Юрка, Зинка, Людка — живо копать яму!
Я заметил, что Игорь старается не смотреть на самого старшего члена группы и не отдает ему приказов.
— Держи, — Людка сунула мне в руку небольшую лопатку.
Я принялся копать снег, не понимая, зачем это нужно.
— Н-да, лабаз в снегу, — сказал усатый, закуривая. В его голосе я уловил скептические нотки.
— Времени нет, — неприязненно откликнулся Игорь. — Было бы время, сделали б лабаз по всем правилам — на дереве.
Усатый хмыкнул, но ничего не сказал.
Парни принесли еловых веток.
— Как там яма?
— Юрка, ну что ты возишься?
Игорь отобрал у меня лопату и принялся расшвыривать снег.
— Давайте вещи!
Лыжники принялись передавать Игорю различные предметы, которые тот складывал на дне ямы. Какие-то мешочки, даже ящик. Отправилась в яму и Зинкина гитара.
Наконец, Игорь закончил и легко выскочил из ямы.
— Накрывайте.
Небольшой склад исчез под слоем еловых веток.
— Ну, братцы, по коням, — сказал Игорь и направился к торчащим в снегу лыжам.
Ветер завывал в макушках елей. Я с трудом переставлял ноги, рюкзак давил так, словно половина вещей из него не перекочевала в оставшийся внизу лабаз.
Поросший еловой щетиной склон горы снизу не казался таким крутым. Здесь же каждый шаг давался с трудом.
Когда мы приблизились к вжатому промеж двух хребтов перевалу, солнце скрылось за склоном горы. Стало темно. Я едва различал бредущего впереди лыжника.
На перевале ветер усилился, и он нес с собой снег — мириады острых иголок.
Кровь стучала в голове, по спине струился пот. Я шагал, не веря, что этот перевал когда-нибудь кончится. Главное не потерять из виду спину лыжника… Не потерять спину. Если отстану — погиб.
Вдруг цепочка прекратила подъем.
Человек, идущий впереди меня, обернулся и крикнул изо всех сил:
— Юрка, привал!
Мои товарищи, превратившиеся в смутные тени, перечерченные метелью, возились с палаткой, я, как обычно, делал вид, что помогаю.
В небе завывало, словно кто-то поднял ввысь миллион младенцев, вырванных из объятий матерей. Пока мы шли по перевалу, было жарко, а теперь у меня зуб на зуб не попадал от лютого холода.
Наконец, палатка была готова, и мы смогли спрятаться от непогоды за ее тряпичными стенами.
В темноте загорелась свеча, высветив лицо Игоря. Он поднял свечу повыше, очевидно, рассматривая нас.
— Все на месте, — улыбнулся. — Ну, давайте поедим, да спать. Утро вечера мудренее.
— Как бы под лавину не угодить, — тревожно проговорил усатый лыжник.
— Александр Алексеевич, не угодим, — сказала Зина, — Правда, Игорь?
— Правда, — буркнул парень. — Какая лавина может быть на перевале? Глупости.
— Ну да, глупости, — деревянным голосом отозвался Александр Алексеевич. — Снега намело по уши, да плюс ветер. Вполне может козырек сорвать да вниз протащить. Мокрого места не останется.
— Так, — в голосе Игоря послышалась сталь. — Ужинаем — и спать.
Корейку ели молча. Людка протянула мне баночку с чем-то беловатым. Я попробовал. Попробовав, опрокинул баночку и двумя глотками опорожнил ее.
— Юрка! — Людка засмеялась. — Я же тебе дала на хлеб намазать, а ты всю сгущенку выпил.
— Спать, ребята, спать! — торопил Игорь.
Я слышал дыхание людей, с которыми меня свела Машина Наказаний. Я знал, что рядом со мной, в темноте, лежит девушка по имени Людка, посапывает слегка. А что если, словно невзначай, дотронуться до ее светлых волос? Интересно, мягкие у нее волосы, у Людки?
Я ел корейку и эту, как ее, сгущенку. Корейка и сгущенка — ничего вкуснее не пробовал.
Машина Наказаний пока что не наказала меня, а, напротив, наградила самыми приятными за всю жизнь впечатлениями. Вдруг куратор Борислав Евгеньевич ошибся, и ничего со мной и с этими ребятами не случится? Мы выполним миссию, взойдем на эту проклятую гору, возьмем там то, что нужно этому юноше Игорю, спустимся вниз и отправимся восвояси? Я мог бы остаться здесь, в этом мире. Да, здесь холодно, но зато можно по-настоящему познакомиться с Людкой. И корейка здесь такая вкусная…