Браззавиль-Бич
Шрифт:
Я ощутила собственную беспомощность, я на себя разозлилась. ЮНАМО. ЮНАМО… Кто они такие? Каковы их цели? Разве Алда не говорил мне, что их разбили объединенными усилиями федеральной армии и ФИДЕ? Была кровопролитная битва, рассказывал Алда, теперь мне кажется, что разговор этот происходил давным-давно. Кто же такой доктор Амилькар и куда он нас везет? К кому мы попали — в спасающееся бегством звено разбитой армии или в летучий отряд, занятый подрывной работой?
Ян похлопал меня по руке.
— Я хочу пописать.
— Н-да. — Я почувствовала, что во мне нарастает раздражение. Я-то что тут могу сделать? Чего он от меня ждет? И посоветовала: «Попробуйте, спросите у мальчиков».
Он посмотрел на меня, как на сумасшедшую. «Мальчики? Боже правый!» Встал и жестами показал им, что ему нужно. Ему позволили отойти всего на несколько шагов. Он повернул ко мне страдальческое лицо.
— Давайте, Ян, — подбодрила я его. — Не томите душу.
Он стал мочиться, опустив голову, струя журчала, ударяла о шуршащий ковер из сухих манговых листьев. Он передернулся, застегнул ширинку. Вернулся, сел на место, лицо его искажала гримаса смущения.
— Нам к этому придется привыкнуть, — мне хотелось, чтобы он успокоился. — Нам надо быть… проще друг с другом.
— Я понимаю, — сказал он. Потянулся ко мне, сжал мне руку. — Спасибо, Хоуп. Простите меня. Это… положило меня на обе лопатки. Мне так… Я с собой справлюсь.
— Я в самом деле не думаю, что они хотят причинить нам вред, — заметила я. — Они совсем дети.
— Дети и есть самые худшие, — сказал он с ненавистью. — Им все равно. Им плевать, что они делают. — Он дрожал, говорил нервическим хриплым шепотом.
— Только не этим.
— Да посмотрите вы, что они написали на этих своих долбаных курточках. «Атомный бабах». Что это, на хрен, значит? Они кто, десантно-диверсионная группа? Отряд смертников? — Он явно начал впадать в панику.
— Я вас умоляю. — Я встала. Двое мальчиков отдыхали поодаль от нас, там, где кончалась тень мангового дерева. Они мирно беседовали, сидя к нам почти что спиной, их автоматы лежали на земле. Я направилась к ним.
— Куда он уехал, ваш доктор Амилькар? — спросила я. Они обменялись короткими фразами, я не поняла, на каком языке. Я подозревала, что по-английски говорит только один. Этот один меня и понял. Под глазами у него было по три вертикальных шрама — знак его племени.
— За бензином, — сказал он. — Прошу сесть.
Я указала на анораку второго.
— Что это значит? «Атомный бабах».
— Наша игра, — он улыбнулся.
— Простите?
— Волейбол. Мы играем в волейбол. Мы команда «Атомный бабах».
— А.
В животе у меня что-то оборвалось, я испытала чувство странной легкости и опустошенности, от которого хотелось смеяться и плакать одновременно.
— Хорошая игра, — сказала я. Затеряны в Африке, в плену у вооруженной волейбольной команды.
— Очень хорошая, — согласился мальчик. Второй сказал что-то, более жестко. Мальчик со шрамами на щеках ответил извиняющейся улыбкой, жестом приказал мне вернуться на место. Я опустилась на землю рядом с Яном. С охваченным тревогой Яном.
— Успокойтесь, — сказала я. — Нас взяла в плен волейбольная команда.
Доктор Амилькар вернулся примерно через полтора часа. Мы все влезли в «лендровер», причем оказалось, что часть места в нем уже занята: там стояло пять канистр с бензином. Теснота стала совсем невообразимая. Мы снова покатили на север.
Мы остановились перед заходом солнца, разбили лагерь. Мальчики развели небольшой костер и сварили что-то вроде каши из зерен, серо-желтой, пресной, с крахмальным привкусом. Я съела свою не без удовольствия. Ян начал было есть, но ему пришлось прерваться, чтобы сесть на корточки за «лендровером». У меня же был запор, кишечник словно окаменел. Однако я решила пойти пописать, просто чтобы показать Яну, что разделяю с ним трудности. Я отошла недалеко в буш, сопровождаемая одним из мальчиков. Он вежливо сделал несколько шагов в сторону в густеющем сумраке, я спустила брюки и трусы и присела за кустом, сухие стебли травы кололи мне ягодицы. Когда я вернулась, Ян спросил меня бессмысленно и заботливо, все ли со мной в порядке.
В течение дня Амилькар держался с нами весьма замкнуто, почти ничего нам не говорил. После ужина он подошел с двумя одеялами под мышкой, протянул их нам. Потом снял очки, бережно протер стекла кусочком замши. Глаза у него оказались маленькие, полуприкрытые, вид стал более простодушный, бородка уже выглядела как потачка маленькой слабости, а не как символ интеллекта, каким представлялась вкупе с очками.
Он сел, скрестив ноги, напротив нас.
— У меня проблема, — сказал он рассудительным тоном. — Моим мальчикам нужно выспаться, они измучены. Поэтому я не могу приставить к вам охрану. Но, — он помолчал, — мне бы не хотелось вас связывать.
— Я обещаю, что мы не сбежим, — поспешила ответить я, — не беспокойтесь.
— Хоуп! — возмутился Ян визгливым от негодования голосом.
— Уймитесь, Ян, — его тупость меня раздражала. Я широким жестом указала на окружавший нас буш. Сплошная черная стена, пронизанная гудением насекомых. — Куда вы намерены бежать? Туда?
Амилькар смотрел, как мы препирались.
— Можете убегать, — сказал он. — Я вас искать не буду. Но я думаю, вы умрете.
— Почему вы нас похитили? — спросил Ян резко. — Мы ни к кому никакого отношения не имеем. Ни к правительству, ни к ЮНАМО, ни к кому.
На этот раз я почувствовала, что, пожалуй, с ним согласна.
— Да, — холодно сказала я. — Вот именно.
Амилькар задумался, надув свои полные губы.
— На самом деле, — произнес он медленно, — я этого не знаю. Может быть, вас стоило оставить на дороге? — Он погладил бородку. — А может быть, я думал, что если мы наткнемся на федеральные войска, вы будете нам полезны. — Он пожал плечами. — Когда мы доберемся до линии фронта, я вас, может быть, отпущу.