Брет Гарт. Том 5. Рассказы 1885-1897
Шрифт:
Он почти уже добежал туда, как вдруг его остановил резкий окрик из кустов: «Кто там?» На тропинку выскочил Деморест, донельзя суровый и встревоженный. Но, увидев Баркера, он просиял, закричал: «Это сам Баркер! Ура!» — и бросился ему навстречу. Минуту спустя из хижины выбежал Стейси, и, схватив Баркера за руки, они увлекли его за собой в ликующе–бешеном темпе и втолкнули в хижину. Там востроглазый Деморест выпустил руку Баркера и, пристально вглядываясь ему в лицо, спросил:
— Говори, старина, что случилось?
— Случилось такое, — еще не отдышавшись, ответил Баркер, — что эти акции лопнули. Это все ошибка, все окаянное вранье в этой газетке. У меня никогда
Оба компаньона посмотрели друг на друга и сразу же, к великому недоумению Баркера, залились таким же судорожным смехом, какой незадолго до этого овладел мисс Китти. Они хохотали, схватив друг друга за плечи, хохотали, цепляясь за Баркера, который от них отбивался, хохотали каждый порознь, то прислонившись к деревьям, то разбежавшись по углам хижины. Наконец, в полном изнеможении, со слезами на глазах, они подошли к Баркеру, дружески прижались к нему, но могли произнести только:
— Что за блаженный осел!
— Скажи, каким же образом, — вдруг спохватился Стейси, — тебе удалось купить этот участок?
— В этом-то и весь ужас, друзья мои, — страдальчески вымолвил Баркер. — Я за него не заплатил.
— Но Картер прислал нам твою купчую, — упорствовал Деморест, — иначе мы не пошли бы туда.
— Я выдал ему обязательство уплатить через месяц, — в отчаянии воскликнул Баркер, — а где теперь достать деньги? Вы сейчас сказали, — порывисто прибавил он, заметив, что приятели переглянулись, — что пошли туда. Великий боже! Неужели это значит, что я опоздал и что вы начали там работать?
— Да–а, вот именно: мы начали там работать, — протянул Деморест.
— Отрицать невозможно, — так же медленно и протяжно заключил Стейси.
Баркер беспомощно поглядывал то на одного, то на другого.
— Не повести ли нам этого молодого человека на нашу выставку? — обратился Деморест к Стейси.
— Но только если он сохранит хладнокровие и не будет подходить чересчур близко к экспонатам, — ответил Стейси.
Каждый из них взял Баркера за руку, и они повели его в угол хижины, где на старом бочонке из-под муки стоял жестяной таз для промывки золота, который чаще употреблялся как квашня. Сейчас он был покрыт грязным полотенцем. Когда Деморест ловким движением сдернул полотенце, под ним оказались три внушительных обломка руды с большими вкраплениями золота. Баркер отшатнулся.
— Ну-ка прикинь, сколько тут на вес, — угрюмо сказал Деморест.
Баркер едва смог приподнять таз.
— Тут на четыре тысячи долларов, и ни цента меньше! —отчеканивая каждое слово, воскликнул Стейси. — В одной только ложбинке! При втором ударе кирки! Понимаешь! Мы здорово приуныли, когда ты ушел. Совсем скисли, когда получили купчую. С какой стати ты должен тратить свои деньги на нас! Мы решили отказаться и сразу вернуть тебе документ. Но рассыльный исчез! Тогда Деморест решил, что сделанного не воротишь и что, видно, надо попытать счастья на зтом участке. Копнули разок–другой в твою честь. И вот что нашли. А там на склоне холма еще много этого добра.
— Но это золото не мое! И не ваше! Оно принадлежит Картеру. У меня не было и нет денег заплатить за участок.
— Но ты выдал обязательство, а срок истекает только через месяц!
Перед Баркером молниеносно возник дорогой образ.
— Да, — — сказал он задумчиво и простодушно. — Вот и Китти то же самое сказала.
— Ах, вот как, и Китти это сказала, — промолвили без всякой улыбки оба компаньона.
— Да, — пробормотал Баркер, краснея и отворачиваясь. —
Он взял кофейник и повернулся к очагу, а его товарищи вышли из хижины.
— Как все это похоже на него, правда? — сказал Деморест.
— В этом весь Баркер, с начала до конца, — подтвердил Стейси.
— И как он беспокоится об этом обязательстве!
— А то, что сказала Китти… — подхватил Стейси.
— Послушай! Мне что-то сдается, что Китти сказала не только это!
— Ну, разумеется!
— Вот счастливец!
РЫЖИЙ ПЕС
Я никогда не понимал, почему в западных штатах Америки считается непреложной истиной, что рыжий пес — все равно что бесстыжий, почему рыжая масть означает предел собачьей безнравственности и бездарности и позорит не только собаку, но и ее владельца. Но так уж повелось — и мы, обитатели Змеиной горы, тоже нимало в этом не сомневались. Трудней было установить, кто же хозяин рыжей собаки; пес, о котором я хочу рассказать, питал совершенно одинаковые чувства ко всем жителям нашего поселка, и никто не решался предъявить на него исключительные права; а после всякого собачьего прегрешения все и каждый с неприличной поспешностью от этого пса отрекались.
— Лопни мои глаза, он уже месяц к нашей хибаре и не подступался! — говорил кто-нибудь.
— В последний раз он выходил из твоих дверей, я сам видел! — возражал другой.
Из этого явствует, что обитатели Змеиной горы вовсе не желали отвечать за эту рыжую скотину. А между тем пес был незаурядный и притом далеко не урод; любопытно, что даже самые суровые его критики наперебой рассказывали о его смекалке, проницательности и ловкости, коим они были свидетелями.
Однажды в Медвежьем каньоне видели, как он прошел по узкой дощечке над головокружительной пропастью. У Южной развилки он свалился с тысячефутовой высоты по скату для спуска бревен — и его нашли внизу, на берегу реки, «без единой царапинки, разве только если сам себя покарябал, когда чесался». Его забыли в метель на горном уступе Сьерры, когда начались заносы, а ранней весной он явился в поселок, важный и снисходительный, как турист, переваливший через Альпы, и необычайно раздобревший — причем кормиться он мог, как полагали, одними лишь погребенными под снегом мешками с почтой. Все были убеждены, что он читает вывешенные перед выборами плакаты и потому успевает удрать из поселка дня за два до того, как к нам пожалуют кандидаты и ненавистный ему духовой оркестр. Поговаривали, что однажды, когда шла игра в покер, он запустил глаз в карты полковника Джонсона и, пролаяв сколько надо, предостерег его противника, что торговаться нельзя: на руках у Джонсона четыре короля.
Рассказы эти были не слишком достоверны, свидетельскими показаниями не подтверждались, и — такова уж слабость человеческой натуры — в ответе за них оказался сам пес: его-то и стали считать отъявленным лжецом.
— Повадился совать нос в чужие карты да еще говоришь: я, мол, в покере мастак! Пшел отсюда, рыжий шулер! —кричали картежники, завидев злополучного пса.
— Другого такого мошенника свет не видал! — говорили про него.
— И ведь прикидывается, будто он вовсе и не в карты уставился, что твой удав, а вон на ту сойку, — мол, спустись, пожалуйста, наземь, я тебя слопаю. Экая двуличная скотина!