Бриг «Артемида»
Шрифт:
Он слышал, как в обшивку бьется волна. Бриг часто качало – то коротко и резко, то размашисто и плавно. Случалось, что валко перекладывало с борта на борт. Это не мешало Грише, забавляло даже. Он покрепче брался за вертикальную стойку и упирался ногами в коечную спинку – вот и все. Тошнота, случившаяся с ним вначале от слабости, больше не возвращалась, а морской болезни он оказался вовсе не подвержен. Кстати, как и доктор.
Петр Афанасьевич держался бодро. Развлекал Гришу историями своих путешествий по Китаю и Амуру, рассказами про кругосветные плавания и про пиратов, которые
Однажды он взял из гнезда на полке маленький фаянсовый глобус. Ногтем показал на блестящей поверхности синего океана курс „Артемиды“. Линия оказалась не столь уж длинной и почти прямой. Войдя в теплое течение Гольфштрем, бриг резво обошел северную оконечность Скандинавии – Нордкап – и теперь держал курс зюйд-вест, спускаясь к южным широтам.
Несколько раз доктор заставлял Гришу одеться поплотнее и помогал выйти на палубу.
– Вон там, голубчик, по левому борту, остались берега Норвегии. К сожалению, далеко, не разглядишь. А то увидел бы, сколь причудливо изрезаны заливами-фиордами ее берега… Зато вон другое, не менее любопытное зрелище! – Он показал, как над серыми невысокими валами вздымаются крутые фонтаны. – Киты! Целое стадо…
Среди волн, под изогнуто падающими струями, мелькали блестящие черные бугры – китовьи спины.
– Ух ты! – сказал Гриша, и прежний интерес к жизни на некоторое время вернулся к нему.
В другой раз Петр Афанасьевич вытащил Гришу наверх, когда тот был сонный и выходить не хотел.
– Пойдем, пойдем! Хватит киснуть! Сейчас увидишь такое, что запомнится навеки!
И Гриша увидел… Да, он слышал и читал, конечно, раньше про такие плавучие ледяные горы. Но не хватало воображения представить их громадность и скрытую в ледяных толщах силу. А сейчас…
До ледяного острова было, наверно, с полверсты, но и на таком расстоянии он казался придвинувшимся вплотную – всей своей необъятностью. Чтобы понять, на какой высоте его верхний гребень, следовало представить несколько „Артемид“, мачтами стоявших друг на дружке…
Бриг бежал резво. Ледяной великан незаметно отодвигался, оставаясь слева и позади. Лучи низкого солнца вдруг веером, вполнеба, разлетелись из-под сизой тучи. Изломались в прозрачных гранях айсберга, расцветили его белизну и голубые тени искрящимися бликами и ломкими радугами…
Батюшки мои, на каких „туманных картинах“ увидишь этакое чудо! Гриша перестал дышать.
А офицеры, стоя неподалеку на юте, говорили меж собой:
– Вот нежданное явление. Севернее, где обычно их немало, почему-то на сей раз не встретились ни единожды. А здесь таким гостям вроде бы уже не место…
– Да отчего же? Им всюду случается место. Есть свидетельства, что порой они достигают и тропиков. Не часто, правда…
Гриша вдруг спохватился. Отогнул полу стеганой суконной куртки, выхватил из кармана штанов гладкий зеленый осколок. Глянул… Краски ледяной горы вмиг попали в плен к зеленой прозрачности. Они остались разными, но словно превратились в чащи и заросли неведомого великанского леса, в котором искрились и носились
Туча надвинулась на солнце, погасила сказку. Ледяной остров стал белесым и туманным, волны и небо – серыми. Стоило ждать, что подступят прежние вялость и скука. Но… Гриша сжал стеклышко в ладони и ощутил, что скуки больше не будет. Гудел в снастях и парусине бодрый ветер. Славный такой ветер, с зюйд-оста. Совсем не холодный. Он был какой-то знакомый, слегка напоминал о доме, потому что (хотите – верьте, хотите – нет) в нем ощущался запах, похожий на запах пустых бочек из-под соленой рыбы, которые пирамидами высились на краю речной пристани в городе Турени.
Гриша передернул плечами от запоздалого приятного озноба – от такого, какой случается, когда ты накатаешься на санках в морозных вихрях, прибежишь домой, сбросишь на пол шубейку и впитаешь телом густую ласковость натопленных печек…
Это коснулось Гриши первое дыхание теплых широт.
…Назавтра Гриша ощутил себя бодрым и удивительно голодным. А еще через день Петр Афанасьевич сообщил командиру, что мальчик окончательно здоров.
И Гриша начал стремительно проникать в корабельную жизнь.
2
Теперь все ему было интересно. Он пристал к Николаю Константиновичу с вопросом, отчего бриг держит на гафеле не андреевский флаг и даже не флаг Российско-Американской компании (на который тоже имел право), а почему-то – голландский. Капитан терпеливо объяснил, что это – предосторожность. Пока есть опасность встречи с британскими или французскими военными судами, лучше не показывать свою принадлежность к России.
Гриша не удержался от осторожного вопроса:
– Но разве же… это хорошо?
– По правде говоря, не очень… – признался капитан второго ранга Гарцунов. – Такая хитрость не считается у моряков доблестью. Однако же и не осуждается однозначно. К ней в военное время прибегают суда разных стран – и чтобы обмануть противника, готовясь к атаке, и для разведки, и чтобы ускользнуть от врага… Что поделаешь, наши пушки мало годятся для морских баталий…
Гриша и сам это понимал. Не надо было сильно разбираться в военном искусстве, чтобы сообразить: восемь мелких карронад брига (про них говорили „двенадцатифунтовые“) – невелика сила против многопалубных громад, на которых каждое орудие удачным выстрелом способно разнести скорлупку „Артемиду“ надвое. Чугунные карронады при ближнем рассмотрении выглядели грозно, однако… лучше бы им вот так и „выглядеть“, без боя…
Впрочем, и без боя эти совсем небольшие орудия рявкали оглушительно. Во время артиллерийских учений. Учениями командовали лейтенант Новосельский и канонир Архип Дровянников. По приказу командира брига.
Однажды, когда ветер на короткое время притих, легли в дрейф, спустили на воду скрещенные брусья с рейчатой рамой, на которую натянут был кусок парусины. На шлюпке оттащили эту конструкцию на кабельтов от судна. Одни матросы из рук в руки передавали из трюма серые мешочки с порохом и маленькие черные ядра, другие заряжали карронады правого борта. Затем сбоку от каждой пушки стал комендор.