Бригада 16. Похищение европы
Шрифт:
Князь расхохотался.
– Да Господь с тобой! Какая рубашка? Тряпка, и все. Зато у меня теперь есть брат. Подумать только - всю жизнь прожить рядом и не знать друг о друге. А? Ведь это - не Москва, город-то у нас небольшой. Разве не удивительно?
– Ничего удивительного, - мягко заметил Кондрашов.
– У нас был разный круг общения.
Все замолчали, ожидая реакции Князя. Он не рассердился - только погрустнел и вдруг сказал:
– Нечего на зеркало пенять, коли рожа крива... Честно говоря, не хотелось бы мне быть похожим на прадеда. Неприятный тип. Ну да ладно, о покойниках либо хорошо, либо ничего. Поэтому
– и, обращаясь к Кондрашову, добавил: - Витя, тебя подвезти?
Кондрашов засуетился и тоже стал собираться.
– Да-да, мне пора. Я, пожалуй, пойду. Значит, Александр Николаевич... Все остается в силе. До вечера.
Братья (по прикидкам Белова выходило, что - четвероюродные, хотя он мог и ошибаться) вышли на крыльцо и сели в машину. Двигатель загудел, и джип, разбрасывая широкими шинами гравий, сорвался с места.
Следом за ним поехала машина сопровождения.
Белов, Ватсон, Лукин и Витек стояли на крыльце, взглядом провожая кортеж Князя.
– Саша!
– сказал Ватсон.
– Помнишь, раньше говорили: «Сын за отца не отвечает»?
– Да, было такое.
– А ведь этим двум до сих пор приходится отвечать за то, что сотворил их прадед. По-твоему, это справедливо?
– Кто знает, что такое справедливость?
– отвечал Белов.
– Это решаем не мы. По крайней мере, я знаю одно. Жить надо так, чтобы детям не пришлось отдуваться за твои ошибки.
– Хорошо сказал!
– похвалил его Ватсон.
– Пойдем-ка, выпьем за это.
Они вернулись в центральный зал и сели за стол. Налили водки и выпили. Затем Ватсон спросил, показывая на кусочек метеорита, вделанный в рукоять ножа:
– Саня, а почему он светится? Это не опасно?
Белов покачал головой.
– Сначала я тоже думал, что дело в радиоактивности. Но тогда бы камень обладал не живительной, а убийственной силой. Рультетегин ничего про это не сказал. Но на всякий случай уберу-ка я его обратно в сейф. Там такой толстый слой металла, что никакое излучение не пробьет. Кстати, а тебе будет задание.
– Белов завернул нож в кусок ровдуги, убрал сверток в сейф и достал оттуда маленький бумажный кулек, где хранилось светящееся вещество, которое он соскреб со стен анфилады.
– Здесь - образец. Найди в городе химическую лабораторию, пусть сделают все необходимые анализы.
– Хорошо, - согласился Ватсон.
– Но только давай завтра, ладно? А то сегодня как-то лениво...
– И меня в сон потянуло, - поддакнул Федор.
– Не устроить ли нам тихий час? До самого вечера?
– Вот черти, - усмехнулся Белов.
– Хорошо. Объявляю отбой. Можете поспать.
Он пошел в спальню и застал там мирно посапывающую Лайзу. Из коридора доносились шаги Федора и Ватсона, пробиравшихся в свою комнату. Витек и Любочка остались убирать со стола, и по тому, как рьяно Злобин отвергал какую бы то ни было помощь, Белов догадался, что им, похоже, есть чем заняться, кроме мытья тарелок.
Через несколько минут митрофановский особняк погрузился в глубокий послеобеденный сон. Наступила тишина. Но... Скорее, не тишина, а обманчивое затишье, какое обыкновенно бывает перед бурей.
XX
Зорин нервно расхаживал по необъятному кабинету. Дорога из угла в угол занимала ровно тридцать шесть шагов. За полчаса непрерывного хождения он намотал уже не меньше двух километров.
Притихший Хайловский сидел на краешке стула и следил за шефом. Тридцать шесть шагов на северо-запад - и чуткий нос Глебушки четко поворачивался следом, как стрелка компаса по румбам. Тридцать шесть шагов на юго-восток - и голова его описывала обратную циркуляцию.
Наконец он улучил мгновение, когда складки на лбу у Зорина слегка разгладились. Вместо шести их стало три - это означало, что шеф способен более или менее адекватно воспринимать окружающую действительность.
– Виктор Петрович!
– придав голосу нарочитую бодрость, сказал Хайловский.
– На вашем месте я бы так не переживал. Ну зачем драматизировать ситуацию? Кто знает, может....
Он осекся, не договорив. Конец фразы застрял в гортани. Зорин в три прыжка преодолел расстояние до Глебушки, что никак не вязалось с дородностью фигуры Виктора Петровича, и больно вцепился в плечо Хайловского. Количество складок достигло критической величины; незадачливый политтехнолог насчитал девять и сбился. На пышных щеках Зорина расцвели нехорошие розы румянца того цвета, что обычно кладут на крышку гроба.
– Заткнись, сморчок!
– заорал Зорин, и Хайловский втянул голову в плечи.
– Я целыми днями только и слышу от тебя: «Виктор Петрович то, Виктор Петрович се...»! Зудишь над ухом, как надоедливый комар, которого все время хочется...
– Зорин размахнулся и припечатал мясистую ладонь к столу, - прихлопнуть!
– Господин Зорин, - промямлил Глебушка.
– Зачем вы переходите на такой тон? Я - очень известный в своих кругах специалист. К моим рекомендациям прислушиваются...
– Пусть прислушиваются, - процедил Зорин.
– А я предлагаю тебе засунуть их туда, где солнце не светило! «Рекомендации»!
– передразнил он Хайловского.
– Да что ты еще умеешь, кроме как давать свои дурацкие рекомендации? Чесать языком я и сам мастер. Тут меня учить не надо. Но с Беловым этот номер не пройдет! Понимаешь? Он, в отличие от твоих кремлевских шаркунов, человек дела. И если он сказал, что найдет метеорит, значит, так и будет.
– Ну что такое метеорит?
– попытался обратить все в шутку Хайловский.
– Кусок камня! Только распорядитесь, и уже завтра у вас будут тонны таких камней. Перевяжете один красной ленточкой и подарите этому слепому. В чем проблема-то?
– Проблема в том, - Зорин внезапно стал совершенно спокойным, и Глебушка расценил это как очень нехороший признак, - что любое, даже самое изощренное вранье имеет свой конец. И если ты хочешь, чтобы люди тебе верили, время от времени надо им подкидывать хотя бы маленький кусочек правды.
– Что-то я не пойму, - удивился Хайловский.
– Вы хотите, чтобы вам верили, или же - стать губернатором Камчатки?
– А ты думаешь, это не одно и то же? Времена нынче не те. Все изменилось. За последние десять лет вы наворотили столько всякой лжи, что люди устали. Просто устали. Им нужны какие-то конкретные действия. Что-то, что можно подержать в руках. И Белов это чувствует. Я-то, в отличие от тебя, знаю его очень давно. Этот человек даже поражения умеет обращать в победы. И если уж я имел неосторожность с ним схлестнуться, я должен играть на его поле. И по его правилам. То есть - что-то делать, а не плести кружева из красивых слов.