Бригада
Шрифт:
Ты хочешь знать, будет ли он жить? Да, если легкие перестанут выделять жидкость, если в них не попадет инфекция и не разовьется туберкулез. Как в армии, так и среди мирного населения в последнее время было зарегистрировано несколько случаев тифа, в том числе брюшного. Здесь чертовски холодно, а топлива не хватает, и люди не могут соблюдать правила гигиены. Если Эндрю заразится, он умрет. Я знаю, тебе было необходимо с ним встретиться, но даже это может быть опасно. Я и Кэтлин — единственные, кто допускается в его палату.
Пэт кивнул. Всем частям был отдан приказ тщательно
— Если бы мы за всеми так ухаживали! — сказал Эмил. — Два врача на одного больного, в то время как у нас более тысячи раненых и почти в десять раз больше больных респираторными заболеваниями.
— Эндрю стоит корпуса, даже всей армии.
— Скажи это матерям, чьи семнадцатилетние сыновья умирают в больницах.
— Он меня пугает, — наконец решился сказать Пэт.
— Что ты имеешь в виду?
— Даже не знаю. Я уже видел это раньше. Допустим, замечательный офицер или отличный сержант сражается как зверь и никакая пуля его не берет. Но стоит ему получить ранение, потерять руку или ногу, он совершенно меняется. Меня всегда занимала мысль, где у нас душа. Наверное, в сердце. Но бывает так, что, лишаясь какой-нибудь части тела, вместе с ней человек теряет и часть души, которая уже никогда не возвращается. Так случилось с Уинфилдом Хэнкоком. Он чуть не погиб под Геттисбергом. Люди говорили, что, вернувшись через год, он был уже совсем другим. Я слышал, что Болди Дик Ивел и Джон Худ дрались как черти, командуя дивизиями. Бог свидетель, что после того, как их ранило, — И вела под Манассасом, а Худа под Геттисбергом — они очень изменились.
Его голос дрогнул, и он жадно посмотрел на бутылку. Эмил быстро поставил ее обратно в шкафчик.
— Время покажет, — сказал Эмил. — После сражения под Геттисбергом я отрезал Эндрю руку. Он как был отличным бойцом, так им и остался.
— Ему тогда было лишь тридцать с небольшим. Это случилось десять лет назад. А теперь что-то появилось у него в глазах, — вздохнул Пэт. — Он боится. И если этот страх останется в нем, когда он выздоровеет, да поможет нам бог.
Эндрю улыбнулся оттого, что легкий весенний ветерок пронесся над озером и закачались толстые зеленые колосья озимой пшеницы. Было так тепло, что Эндрю расстегнул китель и лег на траву, пожевывая стебель.
«Странно, — подумал Эндрю, — я расстегнул китель левой рукой». Он посмотрел — рука была на месте. На мгновение Эндрю испугался, что это может оказаться всего лишь сном. Но рука не исчезала. «Конечно, это моя рука». Он сел и стал всматриваться в озеро. Кто-то сидел в лодке и ловил рыбу, весело смеясь. «Боже, как давно я не рыбачил!» Эндрю встал, спустился с холма и подошел к воде. От нее приятно пахло свежестью, а в зеркальной поверхности отражались облака, исчезая по мере того, как заходило солнце.
— Эндрю!
Она шла через пшеничное поле, и высокие толстые колосья расступались перед
Все как-то странно перемешалось. Была ли это Кэтлин? Или Мэри, девушка из его далекого прошлого? Собаку он тоже не мог разглядеть. Он плакал.
Она медленно подошла к нему и протянула руку. Ее лицо, невинное, как у ребенка, приблизилось к его лицу в ожидании поцелуя.
Они молча шли, держась за руки. Впереди бежала собака, то исчезая, то появляясь снова. Она прыгала, лаяла и виляла хвостом. Слезы безостановочно текли из глаз Эндрю. Он снова был молод, и это навсегда останется в его сердце. Его тело было целым и здоровым. Левая рука крепко сжимала ее руку.
— Я люблю тебя и всегда буду любить, — прошептала она.
Он не мог сказать ни слова от переполнявших его чувств. В лесу он увидел кое-кого еще. Они стояли, улыбаясь и маня его к себе. Все такие юные: его брат Джонни и Майна и другие. Их было так много, что он даже не помнил их имен.
Ему стало страшно. «Это что, граница их владений? Я умираю?»
Странно, но эта мысль успокоила его. «Я снова стану молодым и здоровым», — думал Эндрю.
Она остановилась, ее рука выскользнула из руки Эндрю. Он оглянулся, и ему показалось, будто все, что было с ним раньше, вернулось к нему: Мэн, весенняя рыбалка на озере, длинные летние вечера и крик гагар. «Как мне этого не хватало».
— Останься со мной, — шептала она.
Он сел, прислонившись спиной к сосне, и стал прислушиваться к шороху веток.
— Я так устал. Я хочу домой.
— Останься здесь.
Как тихо и спокойно было кругом. В озере отражался золотисто-красный закат. Кричали гагары, в воде плескались утки, громко крякая и хлопая крыльями.
«Сколько в моей жизни было таких драгоценных моментов, — думал Эндрю, — но я не ценил их, полагая, что так будет вечно, и тратил попусту, как ребенок, который играет целыми днями, даже не думая о будущем».
Он не смотрел на нее, боясь, что, если он оглянется, она исчезнет.
«Мэн… Как бы я хотел остаться здесь навсегда. Никакой войны. Она была когда-то, но от нее сохранились только героические воспоминания». Мэн… Его любимый Мэн начал растворяться и исчезать вопреки желанию. Но Эндрю все еще чувствовал, что они смотрят на него и зовут к себе.
— Я дома, — прошептал Эндрю. Он хотел, чтобы она легла рядом с ним в высокой траве и они вместе прислушивались бы к звукам ночи и смотрели на светлячков, танцующих среди деревьев. А затем взойдет луна, и наступят тишина и покой.
«Гагара кричит. Странно. Далеко, чуть слышно, громче, еще громче. Яркая вспышка. О боже, как больно, какая невыносимая боль! Я тону, тону в собственной крови».
Эндрю закричал и резко поднялся. Чьи-то руки обхватили его и стали успокаивать.
Здание задрожало. В него попал новый осколок. Эндрю напрягся в ожидании взрыва.
— Бантаги? — прошептал он.
— Они начали обстрел, — ответила Кэтлин, пытаясь уложить его обратно в постель.
Моргая, Эндрю огляделся. Стояла кромешная тьма.