Бригадир
Шрифт:
Потом я надел пуховик, собрал деньги из бумажников. Почти двести рублей, неплохо. Выщелкнул магазин из ТТ, посмотрел сколько патронов. Полна коробочка — 8 штук.
Я перешел в соседний вагон, а потом — в следующий. Надо валить! Как только выйду на станции, бегом со всех ног! Хоть бы со стволом не повязали! Кто знает, сколько трупов на нем висит… Это мысль меня слегка обеспокоила. Выцыганить, что ли, на станции лист бумаги и написать заявление в ментовку? Одно время это работало. Так мол и так, в вагоне такой-то электричке нашел пистолет, несу сдавать. Да не поверят мне мусора. Скажут: только с
Так ничего и не решив, я дождался остановки поезда и первым вышел на перрон родимой станции Лобня.
Дом, милый дом! Так писали в мультике про паскудную мышь и несчастного кота, который нам показывали в ленинской комнате. Издевались над нами так. Двухэтажная халупа, стоявшая на улице 40 лет Октября, одной из тысяч улиц с таким названием. Их клепали к каждому юбилею революции, и ведь не удивлял никого беспредельный идиотизм этой ситуации. Дом, в котором я жил, если и не был ровесником того славного события, то уж войну точно застал весьма неновым. Старый, дряхлый… Два этажа, выложенные из шлакоблока с деревянными перекрытиями, полные клопов и тараканов.
Я поднялся по скрипучей лестнице и сунул ключ в раздолбанный замок. Он поломался для вида, но пропустил меня в юдоль, где я провел свое счастливое детство. В нашей квартире было три комнаты. Если считать от туалета, то в первой жили мы с мамой, а во второй жила Зойка с мужем и двумя детьми.
Зойка была мечтой моего детства, обладательницей сисек пятого размера и влажных коровьих глаз. Ее считали самой красивой девчонкой на районе. Она была года на четыре старше, и меня, сопляка, в упор не замечала. Уже в шестнадцать Зойка встречалась с Витьком из соседнего подъезда, честно дождалась его из армии, и как писала мне мама, родила ему двоих детей-погодков. Она работала медсестрой, он — водителем автобуса. Мужичок, само собой, побухивал после смены и сбегал от нее в гараж, где надрачивал свою копейку, вылизывая ее с остервенением мартовского кота. А она брала дополнительные смены, чтобы хоть как-то свести концы с концами. Обычная судьба обычной советской семьи. Имя им легион.
А еще в нашей квартире, через комнату, обретался дядя Боря. Тощий, татуированный тип в майке-алкоголичке, который превратил существование моей мамы в ад. Она, тихая, замученная одинокой жизнью и непослушным спиногрызом женщина, боялась его до дрожи. Он мог зажать ее в углу, мог съесть нашу еду в холодильнике, мог наблевать перед нашей дверью или орать до ночи блатные песни. Он упивался ее страхом. А я в этом страхе рос. С малых лет я впитал ужас любимого человека, потому что дядя Боря был авторитетом с двумя ходками. Так говорили во дворе, понижая голос до шепота. Он никогда не снимал свою майку, но та часть тела, что торчала наружу, была синей от татуировок. Их значения я тогда не знал. Ненавижу его!
Я вдохнул затхлый воздух родной квартиры, подошел к двери своей комнаты и начал ковырять ее вторым ключом. Замок здесь немного заедал. За Бориной дверью было тихо, за Зойкиной — тоже. Судя по звукам, она суетилась на кухне, где что-то выговаривала сыновьям, которые не желали жрать ее стряпню и капризничали. В животе заурчало. С вечера
— Ба! Серый! — дядя Боря был, как обычно, навеселе, и растягивал в улыбке щербатый рот. Зубы у него были просто жуткие. Впрочем, неудивительно. Он ими открывал пиво, ленясь купить предназначенный специально для этого инструмент. И прямо сейчас дядя Боря тянул мне руку для приветствия.
Его улыбка внезапно потухла, как перегоревшая лампочка, а я стоял над его тихо матерящимся телом и не мог понять, что же это меня сподвигло так его приласкать. Ведь почему-то я его ударил, хоть и не планировал вначале. Как-то не до того было. Прямо сейчас я прикидывал, куда бы спрятать ствол. Хранить его у себя — полное безумие.
— Ах ты, сука! — понял я причину собственной несдержанности. Инстинкты сработали быстрее головы. Он же руки не помыл. Шум унитаза я слышал, а шума умывальника нет. А ведь это был бы самый частый тюремный зашквар.
— Ты, падаль, запомоить меня решил! — я насовал дяде Боре в табло от всей души. — Конец тебе, черт! Урою!
— Сережа! Сережа! Ты чего? Я же не специально! — скулил тот.
— Майку снимай! — скомандовал я, пораженный внезапной догадкой.
— Не надо! — сжался он в комок, хлюпая разбитым носом. — Не надо майку!
— Сам снимешь или мне ее с тебя холодного снять? — прошипел я и рванул грязную алкоголичку наискосок. Майка хрустнула ветхой застиранной тканью и сдалась, обнажив крысу, лукаво смотрящую на меня с выпуклого пивного пуза.
— Вот тварь! — выругался я. — Штаны!
— Нет! — заверещал сосед, с которого сошел хмель, а в глазах поселился животный ужас. С кухни прибежали перемазанные кашей дети, которые смотрели на поверженного громовержца отдельно взятой квартиры с каким-то нездоровым интересом. Можно поклясться, что если бы я сейчас сказал «фас», они бы порвали его не хуже собак. Зойка стояла рядом и тоже упивалась этим зрелищем. Она за эти годы располнела и обабилась, а симпатичная мордашка расплылась в блин. И тем не менее, была она еще вполне ничего себе.
— В комнату, быстро! — тут же сориентировалась Зойка, а когда дети скрылись за дверью, вопросительно посмотрела на меня.
— Нож! — резко скомандовал я, и она метнулась на кухню, сверкая нехорошим блеском в коровьих глазах. Глаза у нее остались прежние: большие, влажные и очень красивые, опушенные густыми ресницами. Классная она все-таки баба, хоть и разбарабанило ее неслабо. — Штаны с него снимай!
Я приставил нож к горлу тихо скулящего дядя Бори, а Зойка, измученная совместным проживанием под одной крышей с этим животным, стянула в него трусы, обнажив дряблые ягодицы.
— Ух ты! — весело взвизгнула она, разглядывая черта с лопатой, который подмигивал нам оттуда. — А что это значит?
— Это значит, — я поднял голову дяди Бори кончиком ножа. — Это значит, что эта тварь отсюда съезжает. Ты ведь съезжаешь, тварь?
— Куда же я… — промычал дядя Боря, который уже знал свою будущую судьбу. Конец ему. Он не учел только одного: я только что откинулся, и я сегодня никого не убиваю. В честь возвращения домой. Не убиваю даже петухов, которые тянут руку порядочному арестанту.