Бригантина поднимает паруса (История одного неудачника)

Гладилин Анатолий Тихонович

Рывком влетел на дебаркадер. Доски с грохотом в воду. Парень не остановил машину, не обернулся.

Шоферы побросали папиросы. Мягкий голос:

– Наш, со стройки. Из москвичей.

– Ну? А герой парень.

* * *

В Москве Люсина мама утром достает из почтового ящика письмо. А, опять этот сумасшедший Вовка!

Она заходит в комнату, открывает комод и кладет к толстой пачке писем еще одно. Мать уверена, что делает доброе дело. Сколько глупостей могла натворить неопытная девчонка, если бы взрослые... не помогли ей. А теперь Люся даже Вовкино имя

не может слышать. Обиделась. Вот-вот образумится. Когда выйдет вся дурь из головы - тогда отдадим письма. Сердце матери не обманывает. И Люся сама благодарить будет. Тоже нашла себе героя! Знаем мы таких героев! Правда, Люся еще заглядывает в почтовый ящик, но все, что туда попадает, проходит сначала через руки матери и соседки. Вот так-то.

Мать закрывает комод на ключ и идет на кухню, глухо бормоча: "Грехи наши, грехи".

* * *

Зина прямо с работы зашла в поселковую библиотеку. Потоптавшись у барьера, она обратилась к библиотекарше неожиданно грубым и резким голосом:

– Дайте мне что-нибудь интересное, про наше время. Нет, не о войне. Но о героях. И про любовь.

Зина взяла первую же книжку, что предложила ей библиотекарша, даже не посмотрела на заглавие. Но, выйдя из комнаты, в темноте, между дверьми, она нежно прижала книжку к груди.

По дороге ей встретился Славка Широков. Он шел, накинув рубашку на покрасневшие, сожженные на солнце плечи.

– Зин!
– загородил он ей дорогу. Подошел ближе.
– Ты чего от меня бегаешь?
– и добавил, кивнув на книжку: - В интеллигенты метишь?

И в этих коротких вопросах было ее прошлое, настоящее, будущее. И в этих вопросах Славка спрашивал о себе, намекал на то, что ему известно что-то нехорошее о Зине. И многое заключалось в них, чего нельзя сразу расшифровать, но было очень понятно обоим.

– Иди ты...

Зина спокойно добавила еще несколько слов и прошла мимо Славки, словно его не существовало.

Славка, слывший крупным специалистом в области нелитературных выражений, на этот раз был так поражен, что не нашел ответа.

А Зина пришла к себе в общежитие, поужинала, легла на кровать, раскрыла книгу.

И стала вдумчиво читать.

И уснула на десятой странице.

Первый раз за много дней она крепко спала.

* * *

В Москве на заводе у Люси был обеденный перерыв, Люся заняла стол, и пока две другие девушки стояли в очереди у кассы, Люся говорила с подругой о ребятах, уехавших на стройки в Сибирь. Вернее, говорила Люсина подруга, а Люся поддакивала. Она думала о Вовке, и мысли у нее были мрачные. Между тем подруга, позавидовав уехавшим ребятам (мол, вон как они хорошо устроились, как там интересно, а мы глупые, что сразу не поехали), спросила:

– Ну, а что пишет Вовка?

Вопрос был трудный. Люсе не хотелось говорить, что она не получила от него ни одного письма. А первая - она ни за что не напишет. Значит, или он ее забыл, - что ж, Люся переживет, - или ему плохо. О, это с Вовкой случалось чаще всего. И Люся ответила:

– У Вовки странный характер. Он обладает поразительной способностью выбирать самые плохие места, попадать на самую плохую работу...

За соседним столиком сел Глеб с приятелем. Тот самый Глеб. Мамин любимец. Глеб рассказывал:

– Когда я был в Болгарии, да спрашиваю: как по-болгарски "девушка"? И знаешь как? "Булка"! А я говорю: "Парень", наверное, по-болгарски "батон"?

Приятель поперхнулся и задергался на стуле.

Подруга тихо спросила Люсю:

– Что, Глеб был в Болгарии?

– Да, с делегацией нашего завода. Ведь он же у нас герой-производственник. Впрочем, - добавила она, помолчав, - он...

Подруга вопросительно взглянула на Люсю.

Глеб, почувствовав, что Люся говорит о нем, повторил уже громче:

– Да, так "девушка" - "булка". А я говорю: "Парень", наверно, "батон"?

* * *

Шалин вышел из "большого московского" корпуса, По дорожке к корпусу шли пятеро молодых ребят. Шли цепочкой, в ногу, лихо отбивая шаг. Впереди шел парень постарше, помахивал топориком и насвистывал марш.

– Ну как, плотники? Здравствуй, Иванов!-приветствовал их Шалин.
– С работы?

– Так точно.

Не меняя шаг, весело размахивая руками и, казалось, не обращая ни малейшего внимания на Шалина, плотники вошли в корпус.

"Молодцы!" - захотел крикнуть Шалин вдогонку.

Около "женского московского" корпуса Шалин ветретил знаменитую бригаду Матвеевой. Девушки шли обнявшись. Пели.

– Как жизнь, штукатуры? Сто двадцать процентов?

– Сто двадцать пять.

– Так скоро получим булки с хлебозавода. Маша, как у тебя рука, устает?

– Нет. Мастер снял меня с потолка. Перевел на стены. Легче. А вы бы к нам зашли, Владимир Павлович, у нас сегодня концерт. Самодеятельности.

– Так я хоть сейчас.

– Нет, до восьми у нас стирка.

"Да, - подумал Шалин, - молодцы матвеевцы. Все успевают. Таких бы нам побольше комсомольцев".

...........................

(Черт бы побрал этого журналиста. Не мог взять кого-нибудь из шоферов, плотников, бетонщиков, штукатуров. Не разобрался, выбрал Андрианова, написал о нем очерк. И я, дурак, поверил этому очерку, схватился за Вовку и вот до сих пор маюсь. У всех все в порядке. У Вовки одни неприятности, и неизвестно, когда кончатся.)

* * *

Где-то за Омском электровоз вел состав "Москва - Хабаровск". В третьем вагоне ехали молодые строители. Ехали весело, дружно. Играли, болтали, любезничали с девушками, пели песни и т. д.

А в тамбуре стоял паренек.

В его лице не было ничего героического. И глаза обыкновенные, а не "вдохновенно-планперевыполняющие".

Паренек был в потертом пиджачке и в "кепочке-хулиганочке".

И он смотрел на притихшую под грозовыми тучами степь, на темнеющую у самого горизонта тайгу и мечтал о самостоятельной жизни, о подвигах, о горячей работе на важных объектах стройки, о большой любви и о новых городах.