Бриллиант в мешке
Шрифт:
– Ну, что другое, что тебе нужно. За мной не пропадет.
– Ладно, – говорит – насчет чего другого посмотрим. Только потому и отдаю, что ты раненый лежишь, а то бы ты у меня поплясал. На. Это что, стекло или пластик такой тяжелый?
Я взял, разглядывать при ней не стал, положил под подушку.
– Бриллиант, – говорю.
– А, ну, тогда понятно, – смеется. – Тогда конечно. Что же ты плохо искал-то свой бриллиант? У меня там в туалете такая пробка была, давно, видно, копилась, а вчера весь коридор залило. Покопался бы поглубже и нашел бы.
Вон как все просто оказалось. Действительно, я тогда преждевременно отступился. Но кто же знал про ее пробку! Я уверен был, что прямо в трубу ушло. И она не давала, силой вытащила меня из туалета.
– Нет, правда, чем тебе эта стекляшка так дорога? – спрашивает.
– Говорю же, бриллиант.
– Нет, серьезно. И зачем она в коврике оказалась?
– А это уж мой секрет. Тебе все знать надо?
– Надо, не надо, а скажи. Скажи, а то…
– А то – что?
– А то, что обратно отниму.
Я руку под подушку сунул, камушек зажал, но вижу, что смех смехом, а ведь отнимет у беспомощного запросто, и начинаю ей плести:
– Это мой… – хотел сказать «амулет», но не знаю слова и сказал по-здешнему: – Моя камея.
Они здесь камеями этими очень увлекаются, особенно восточные, но только «камея» у них совсем не то, что у нас, не головка вырезанная на колечке, а бумажка со словами, или ниточка, или какой-нибудь мелкий предмет на шею вешать, над которым большой раввин пошептал, и они это держат на счастье, или от болезни, или для исполнения желания и очень в это верят, прямо как дикие африканские племена, короче, именно что амулет.
Она так и встрепенулась.
– Камея? – говорит. – От кого? Кто благословлял?
– Ты не знаешь, – говорю, – еще в России.
– Вон у вас какие в России камеи… Значит, у вас там и раввины есть?
– В России все есть.
– Наверное, не настоящие все же, – говорит. – А от чего она помогает, твоя камея? И в коврик ты ее заплел, с какой целью, а? – И хихикает игриво. – Говори, от чего она помогает! От сглаза, что ли?
– Да, от сглаза…
– Или… – опять хихикает, – приворотная? Что я в этих камеях понимаю?
Ляпнул сдуру:
– Ну да, и приворотная.
Сообразил, что зря, но поздно.
Улыбается, хотя уже и не так весело, и спрашивает:
– И кого же ты хотел приворожить?
Тут бы в самый раз сказать – тебя, но никак невозможно, не сходится, почему отнять хотел. А выдумывать сил уже нет.
– Ты, – говорю, – просто ошибочно взяла чужой коврик.
– Чужой? – улыбка у нее стала совсем кривая. – Для кого же ты этот коврик делал?
– Была такая просьба, коврик на подушку.
– На подушку? Чья же это просьба была?
Устал я от этой мороки невозможно, изворачиваться все время, и бедро от всех пертурбаций мозжит со страшной силой.
– Ну, не все ли тебе равно… – говорю, – Кармела, ты меня прости, я очень устал.
Но ее разве остановишь?
– Это, – говорит, – от женщины была просьба. А ты камею туда засадил. Чтоб поближе к голове. У тебя, значит, еще женщина есть? Ирис какая-то?
Очень мне хотелось отвязаться, и говорю шуткой:
– При чем тут Ирис? Ясно, что есть женщина. Это всем известно.
– А! – говорит и как будто обрадовалась. – Татьяна то есть? Это она просила коврик?
– Ну да, – говорю.
– И ты решил ее покрепче приворожить? Так я и знала! Значит, правильно я догадывалась! С первого же раза почувствовала, что у вас с ней не в порядке. То-то ты на меня так тогда накинулся. И теперь вон тоже – ты в больнице, а ее при тебе нет.
Я уж не стал ей напоминать, кто на кого накинулся. А тут как раз пришли меня к капельнице подключать и переодевать в халат с разрезом сзади, она меня в лобик поцеловала и ушла.
Уфф! Слава тебе Господи, развязался. Сказала, забежит после работы, но теперь легче. Все разъяснено, никаких недоразумений, никаких подозрений. Правда, обиделась.
А глупая все-таки баба. Все внимание на постель да на любовь, а серьезное, что у нее под самым носом – и в руках держала и даже с мылом мыла, но не увидела. На мое счастье.
Жаль только, Татьяну приплел. Словно я за этот камушек свою Татьяну чужой бабе продал. Хотя какую там свою, она сама меня чужому мужику продала, и вообще ни за что.
Но как приятно камушек мой красненький в руке держать! Я руку под подушку засунул, держу его, поглаживаю, и то ли и вправду сила в нем какая-то есть, то ли под действием лекарства, но успокоился я быстро, как бы даже забыл всю актуальность, и мысли потекли совсем посторонние, несущественные и легкие, вот как я раньше описывал.
24
Да. Расквасило меня неслабо.
Словно я вообще не я стал. То есть в полном сознании, но как бы отделился и смотрю на себя снаружи. И боль тоже – чувствую, что у меня болит, и сильно, а мне все равно, как будто бы и не у меня. И я эту боль снаружи рассматриваю и констатирую, как она красным пульсом бьется и трассирующими пулями по всему правому боку вниз и вверх стреляет, а мне хоть бы что.
Сын пришел, я его едва-едва рукой сообразил поприветствовать. Вижу, вот мой сын Алексей и говорит что-то, ну, хорошо, а отвечать даже в голову не приходит.