Бриллиант

Келлог Марна Дэвис

По средам, в свой выходной, я надевала «рабочую одежду». Моим любимым прикидом были зеленая клетчатая юбка, белая блузка с круглым отложным воротничком, зеленый кардиган и двухцветные кожаные туфли: школьная униформа незабвенной Талсы. Иногда я заплетала косы или надевала очки с толстыми линзами, нахлобучивала на голову беретик и ждала поблизости от намеченного для грабежа магазинчика.

Сеть ювелирных магазинов Мэллори, разбросанных по всем штатам, имела прекрасный ассортимент и была самой легкодоступной мишенью для грабителей. Я претендовала на должность продавщицы и поэтому отправилась на собеседование с мистером Гомером Мэллори, у которого за письменным столом стоял флаг Конфедерации, а на стене висел портрет Дж. Ф. Кеннеди.

В конце короткого собеседования он расписал, каким приобретением я буду для фирмы Мэллори, и заверил, что как только откроется вакансия, мне позвонят. Но не успела я выйти из офиса, как он заявил секретарше:

— Можете себе представить подобную особу за прилавком перед нашими покупателями? Никакого класса! Этак мы в два счета разоримся.

Оба от души посмеялись, а мне захотелось заползти под камень и не выглядывать на свет. Бессмысленная жестокость красношеего, двуличного, грузного, прыщавого, вонявшего потом ничтожества вдохновила и оправдала мой крестовый поход. И не сомневайтесь, со временем мой этический кодекс становился все определеннее и утонченнее. Но в тот момент ограбление мистера Мэллори казалось мне чем-то похвальным и достойным одобрения. Я осуществляла реституцию, требуя дорогостоящей мести за всех побитых жизнью неудачников. Поэтому слонялась около «Мэллори» и, как только к двери приближались хорошо одетые посетители, плелась за ними и проскальзывала внутрь. Продавцы неизменно предполагали, что я чья-то дочь, жалкая, пришибленная ручная собачонка с дурной кожей и увеличенной щитовидкой. Я могла быстрее молнии прятать на чересчур пышной груди такие мелочи, как серьги, брелоки, броши, кольца, часы и кулоны, а потом говорила нечто вроде: «Пойду подышу свежим воздухом», на что продавщица неизменно отвечала:

— Хорошо, дорогая. Не хочешь немного содовой?

— Нет, — отказывалась я и, позволив покупателю посчитать меня дочерью продавщицы, мгновенно исчезала и возвращалась в уютную крошечную квартирку прежде, чем кто-то догадается, что к чему.

Ну, так вот, я оказалась не такой умной, как воображала. И как раз когда отправилась на самое крупное «дело», распродажу в честь Дня матери, в самом новом магазине Гомера Мэллори, его радости и гордости в Оклахома-Сити, меня приметила бдительная продавщица, работавшая ранее в одном из обворованных мной мест. Она узнала меня, немедленно вышла в заднее помещение и вызвала полицию еще до того, как я вошла в дверь. Меня задержали и, поскольку мой «послужной список» оказался достаточно длинным, приговорили к двенадцати несчастным месяцам, но уже в другом «доме» для девушек. Для «неблагополучных» девушек. С крепкими решетками на окнах. И там я в полной мере познала принцип око за око. Теперь я могла выцарапать глаза, повыдергать волосы у соперницы и драться на равных с самыми сильными. Но правду сказать, не слишком этим гордилась. Такое по плечу любой кретинке.

Моя мечта о лучшей жизни, о достойном существовании была серьезно подорвана, и я, оглядывая столовую, постоянно твердила себе: неужели ты действительно хочешь так жить? Неужели именно этого добиваешься: стать второразрядной мелкой воровкой? Неужели желаешь общаться с подобными людьми, вульгарными преступниками, шлюхами и наркоманками?

Нет. Я особенная. У меня есть вкус. Я брала только то, что, по моему разумению, имело настоящий класс. Я воровала драгоценности. Эти девицы тащили колпаки с автомобильных колес! Я умна, красива и сильна духом. Остальные мечтали только об одном: выйти замуж, родить детей и жить на иждивении мужа, даже если при этом приходилось терпеть побои и ругань.

Я решила, что такой судьбы мне не нужно. Моя жизнь будет спокойной, комфортабельной и богатой. И я сама всего добьюсь.

Чего именно?

Стану величайшей воровкой драгоценностей во всей мировой истории.

Итак, общая картина была ясна, но подробности и детали долго ускользали от меня, пока не настала та субботняя ночь.

По субботам в «доме» показывали кино. Нас провожали в зал, рассаживали, и начиналась скучнейшая белиберда, которую никто из нас не смотрел. Все просто сидели, курили и болтали, пока не зажигался свет. Но в один прекрасный вечер нам привезли «Разговоры на подушке». Остальным фильм показался глупым, но для меня стал открытием. Дорис Дей была всем, чем хотела стать я. Она была красавицей, хорошо одевалась, жила в прекрасной квартире, и богатые мужчины сходили по ней с ума. Но это еще не все. Она работала! Была самостоятельной. Независимой. Самодостаточной. Имела собственное мнение и никогда не терялась. Дорис стала моей героиней, образцом для подражания, маяком во тьме. Она дала мне надежду и показала, какими возможностями следует пользоваться в жизни. Вот оно. Я стану такой, как Дорис Дей.

Я клятвенно пообещала себе, что, как только выйду из исправительного заведения, буду работать осторожнее и хитрее.

Как ни странно, мне и в голову не приходило завязать с прошлым.

По окончании половины срока мне, как несовершеннолетней, было объявлено, что все прошлые обвинения с меня сняты и какой-то частный фонд готов заплатить за мое обучение в колледже: регулярное посещение занятий было одним из требований условного освобождения.

— Мы даем вам возможность изменить жизнь, мисс Кесуик, — заявила представительница фонда.

— И я очень вам благодарна. Поверьте, я не подведу, — ответила я и в тот момент не солгала. Но я ненавидела колледж. Там было ужасно, ужасно! И меня не оставляло чувство, что я по-прежнему отбываю срок. Я сходила с ума от скуки. Судьба предназначала меня для чего-то большего! У меня были цели и стремления. Но как трудно найти свой путь, когда нет никого, кроме Дорис на далеком экране, чтобы вести и наставлять тебя!

Глава 4

Итак я очутилась в Лондоне — как можно дальше от Оклахомы, откуда мечтала сбежать навсегда. Исчезнуть и начать все сначала. И что же я сотворила? Отстала от группы студентов, отправившихся посмотреть дурацкий домик подружки Шекспира на какой-то дурацкой реке, и потратила все деньги на это дурацкое платье. Идиотка.

— О, в нем вы настоящее пирожное с кремом, — проворковала продавщица с платиновыми волосами, обведенными черным карандашом глазами и белыми губами (самая шикарная особа, виденная мной в этой жизни). Именно этот восхитительный акцент и оказался последней каплей, сломившей мое сопротивление.

— Не находите, что оно вроде как коротковато?

Мои глаза слезились от дыма благовонных палочек, застлавших весь магазин удушливой пеленой. Я вертелась, пытаясь разглядеть в зеркале свою спину.

— По-моему, трусики видны.

— Но вы же не собираетесь нагибаться, верно?

Ха-ха-ха.

— Не хотите примерить сапожки? Мы выставляем их вместе с этим туалетом.

Туалет! Туалет!! Представляете, сколько «туалетов» имеется у нас в Оклахоме? Ни одного. Есть платья, халаты, костюмы, голубые джинсы и даже платья для коктейля, но туалеты? Да вы шутите!

Поэтому я, естественно, схватила сапожки, густо-розовые, из блестящего винила, на высоких каблуках.

Какого дьявола я тогда знала о модах? Или вообще о чем-то?

Я плакала, и смешанные с дождем слезы катились по лицу. Даже после всего, что мне пришлось вынести, этот день стал самой низкой точкой в моей жизни. Я не была Дорис Дей. Восемнадцать лет и по-прежнему ничтожество…

Слишком глупая, чтобы обзавестись зонтиком. Наверняка так думают обо мне прохожие. Взгляните на эту толстую дурочку из Оклахомы: до того глупа, что разгуливает под дождем!

Платье липло ко мне, как купальник.

В эту минут у обочины остановился «роллс-ройс Серебряное облако», и мужской голос позвал меня с заднего сиденья. Он выглядел и говорил, как Кэри Грант в «Изыске и роскоши норки», пытающийся заманить оскорбленную Дорис в машину.