Бриллиант
Шрифт:
— И унеси эти ботинки, хорошо? — сказала она, словно угрожая. — На этой кухне и без того хватает грязи, а ты еще пытаешься добавить.
Обвинив Нэнси во всех бедствиях Виндзора, она обратила свое ворчливое внимание на меня.
Кухарка кипела так же, как и бульон, который она помешивала на плите. Ткнув капающей ложкой в меня, она продолжила свою тираду:
— Очень хорошо, что к тебе вернулся аппетит. Я не буду напоминать о том, как была расстроена в конце прошлого года, но, по крайней мере, теперь у тебя появился румянец… осмелюсь предположить, что все хорошо?..
Она долго с сомнением смотрела на меня, прежде чем снова кивнула на Нэнси.
— Теперь эта девочка стала слишком худа, чахнет день ото дня, и если вы спросите меня почему, то я отвечу, что это от бесконечной домашней работы: стирки, беготни… твоей маме следует больше заботиться о доме, а не сваливать все на эту девочку. Она должна нанять еще кого-нибудь, я сама видела это много раз. Помяните мои слова… это все закончится слезами!
— У меня тоже есть уши, вы забыли? — воскликнула Нэнси. — По крайней мере, они не заняты!
— …Тем более, — заключила кухарка, как всегда оставлявшая последнее слово за собой.
Если честно, Нэнси, по-моему, выглядела вполне обычно. Может, только она стала немного более молчаливой и неприветливой — если это вообще было возможно. Но она, вероятно, как и я, тосковала по своему брату.
Нагнувшись над столом и положив под подбородок руки, я наблюдала, как служанка продолжала чистить мамины ботинки, большие комья земли разлетались в разные стороны… Это показалось мне очень странным, так как, когда мама отправлялась в город, ее маршрут всегда пролегал по ухоженным и чистым дорогам, и она всегда нанимала экипаж. И было совсем не в ее правилах посещать места, где столько грязи.
Позднее, когда ветер унес ленивые серые тени, мама уставшая вернулась домой. Ее туфли снова были в грязи, а подол платья в пятнах и весь мокрый.
— Мама, — спросила я, глядя, как она сидит в прихожей и пытается развязать мокрые шнурки, — где ты была, что так перепачкалась?
— Это неважно, — раздражительно ответила она. Затем, подумав, сказала: — Я навещала мисс Траффорд. Ты знаешь, она потеряла сестру в прошлом году, они обе были незамужем и не имели детей, и она очень скучает по ней. Она совершенно потеряна… — мама замолчала, потеряв нить своего рассказа, прежде чем успела к нему приступить.
— Разве мисс Траффорд живет не в городе? — упорствовала я. — Ты, должно быть, вспахивала поля, судя по твоим ботинкам!
Игнорируя мои выпады, высоко задрав свои перепачканные юбки, мама отправилась в свою спальню, но вдруг обернулась и сказала:
— Пожалуйста, отнеси мои ботинки вниз, пусть Нэнси их почистит и принесет в мою комнату через час. Я должна немного отдохнуть.
— Хорошо, — вздохнула я, снова оставшись без внимания и опасаясь реакции Нэнси, когда она увидит, что я принесла. Я знала, что мамины слова далеки от правды — происходило совсем не то, в чем она пыталась меня убедить.
Однако все мои подозрения основывались не более чем на небольших влажных комьях земли. Интересно, почему моя обычно ухоженная и аккуратная мать разгуливает словно фермер?
Несколько дней спустя, после завтрака, она снова оставила меня, сказав, что должна провести чтение, но что до сумерек будет дома.
В один из последних мартовских дней стояла замечательная погода. Унылая, угнетающая зима была изгнана свежими, нежными бризами.
Мама накинула только тонкий клетчатый платок и вышла, а я наблюдала за ней из окна гостиной. Я заметила, что она наклонилась под тяжестью сумки. Зная, что никакие карты Таро не могут на столько быть тяжелыми, и не имея никакого желания в тот день сидеть дома, я надела шляпу, взяла платок, отодвинула замок, а затем посмотрела в щелку между дверью и стеной. Убедившись, что мама уже достаточно далеко и не может меня увидеть, я вышла наружу, аккуратно закрыв за собой дверь.
Миновав церковь, мама свернула направо на улицу Святого Леонарда и, прежде чем двинуться дальше, накинула на голову платок и сгорбилась, как старуха. Прячась за углом, я видела, как она прошла мимо магазинов, свернула налево, миновала еще несколько зданий и оказалась внизу холма, где дорога превратилась в узкую тропу, проходящую мимо лугов и пастбищ.
Один раз, опасаясь, что мама может оглянуться, я присела за старой телегой, но, видимо, задержалась слишком долго. Когда я встала, то обнаружила, что мама уже исчезла из виду. Инстинктивно я побежала вниз по каменной дорожке мимо зловонных загонов для свиней и стаек гусей и, взобравшись по выступам на забор, обнаружила, что я на обратном пути по направлению к окончанию улицы Франциска. Однако улица оказалась абсолютно пуста, мамы нигде не было видно. Я вздохнула, готовая признать поражение, но уже по пути к площади Аделаиды мне показалось, что мелькнул темный уголок ее платка и тут же исчез. Несколько мгновений спустя, почти задыхаясь, я прибежала к началу узкой и холодной аллеи, беспорядочно засаженной и заросшей высоким кустарником, тянувшейся позади домов и превращавшейся в конце в узкую пустынную дорогу. Мое сердце бешено колотилось. Это место называли Глучестер. Оно напоминало болото из-за недавнего проливного дождя, на грязной узкой тропе отпечатались следы ног и борозды колес. Я ждала, зная, что должна быть еще более осторожной, и, выглянув сквозь ветви ежевики, увидела пять-шесть домов, стоявших весьма обособленно. Нигде не было ни души. Один дом, самый дальний, оказался почти скрыт за высокой изгородью. Он был покрыт тисом и, несомненно, судя по свежим следам, являлся пунктом маминого назначения. Проследовав между глубокими грязными выбоинами, я подошла прямо к воротам.
Так долго преследуя ее, я внезапно почувствовала себя одураченной. Здесь не было никакой тайны. Мама, наверное, просто навещала клиента. Но это место не походило на обычные дома богатых патронов. А кроме того, зачем маме понадобился платок для маскировки и почему она шла таким маршрутом, когда могла спокойно доехать на экипаже? Расстояние не казалось очень большим, но мамина сумка была явно очень тяжелой, и я знала, что в Глучестере, в том месте, где оно соединяется с королевской дорогой внизу, есть официальный въезд для обеспеченных людей. Нет, здесь определенно было что-то не так.
Услышав голоса и стук двери, я огляделась по сторонам, пытаясь найти, куда спрятаться, если мама вдруг пойдет обратно. Не было никакого быстрого варианта спасения, но в панике я внезапно увидела ворота, почти незаметные, полностью увитые плющом и совсем гнилые. Предположив, что ворота должны вести в один из садов, и надеясь, что они не закрыты, я с силой толкнула их, и они легко поддались.
Я почти упала, оказавшись внутри посреди сада цветущих плодовых деревьев. Опасаясь, что меня могут услышать, я тем не менее закрыла ворота и, стиснув зубы, начала пробираться по камням и высоким травам. Затем я замерла и попыталась прислушаться и разобрать голоса, которые теперь становились все громче, и обнаружила, что могу разобрать речь.
Я узнала легкий, музыкальный смех мамы, а потом — знакомый низкий голос, который принадлежал никому иному, как… Грэгори Тилсбери.
Когда он вернулся? Он отсутствовал так долго, и я уже начала верить, будто больше не увижу его. Я надеялась, что он забыл о нас, даже представляла себе, будто он утонул, пересекая океан, или его жестоко убили на какой-нибудь глухой нью-йоркской улице. Я подошла на цыпочках вперед к отверстию в увитом плющом заборе, чтобы посмотреть, что происходит внутри. Мои пальцы стали мокрыми, поскольку коснулись листвы, а в нос ударил запах сырой земли. Но я смогла разглядеть только вытянутую бледную руку с длинными и изящными пальцами, однако и одного этого было достаточно, чтобы понять кто это. Он взял мамину руку, и я услышала обрывок фразы: