Бриллиантовая пуля
Шрифт:
По нехорошему блеску ее глаз Гуров решил, что сейчас она ему отомстит за все, что он ей наговорил, и только вздохнул – что делать? Заслужил! Но он ошибся, потому что она оказалась человеком незлопамятным и самих уколов он даже не почувствовал, а вот лекарство было болезненным. Еще раз извинившись и поблагодарив ее, Лев Иванович совсем было решил, что с больничными делами покончил и можно переходить непосредственно к служебным, как оказалось, что перед завтраком ему еще предстоит пройти несколько обследований на голодный желудок. В результате он вернулся в палату только к десяти часам с вымазанными гелем животом и спиной – хоть снова под душ иди – и противным привкусом лидокаина во рту,
Провозились они там до самого вечера, но, правда, с перерывом на обед. Насмотрелись и наслушались такого, что кусок в горло не лез, но Борис, который привез им обед, был неумолим. Сначала уговаривал их поесть, рассказывая, как его лучшие повара трудились над каждым блюдом, а потом начал скандалить. Да, он был евреем только на четверть, и то по отцу, но у него получился настоящий классический еврейский скандал! Такой, что любо-дорого! Как, где, у кого он мог этому научиться, было непонятно, наверное, генная память сказалась, но Гуров с Крячко получили истинное удовольствие. Они слушали его, только что не открыв рты, и впитывали каждое слово, как губка, – а там было на что посмотреть и что послушать! В результате они, вдохновленные и Борисом, и скандалом, съели все подчистую, а он еще и следил, чтобы ничего не осталось!
Но вот был уже допрошен последний человек, и никаких неясностей не осталось. Впечатление от этих допросов, а еще больше от допрошенных, было до того тягостное, что хотелось напиться до провалов в памяти, только чтобы ни о чем не думать и ничего потом не помнить.
– Спасибо, Стас, что поехал со мной, – сказал Лев Иванович. – Если бы не ты, я бы не удержался и кое-кого действительно пристрелил. Вчера меня Саныч удержал, сегодня – ты. Веришь, руки чесались.
– Глупость сказал, Лева, – отмахнулся от него Крячко. – Что значит «спасибо»? Разве могло быть иначе? – И мечтательно произнес: – Эх, сейчас бы в баньку! Настоящую! Русскую! Чтобы пропариться до самых косточек, чтобы тело стало невесомым, а голова легкой и бездумной!
– Да, не мешало бы смыть с себя все это, – согласился с ним Гуров. – А то ощущение такое, словно в дерьме вывалялись!
– Все! Заметано! Сегодня, конечно, не получится, а вот завтра – запросто! Скажу мужикам, и они нам такую баню закатят, какой в столице нет и быть не может!
– Ну, что? Поехали? – сказал Гуров. – Они нас там, наверное, уже заждались. Не терпится им узнать, откуда у этой истории ноги растут.
– И ты начнешь кроликов из цилиндра вытаскивать, – подколол друга Крячко.
– Для этого вдохновение нужно, кураж, а у меня сейчас ни того, ни другого, – тусклым голосом ответил Лев Иванович.
– Ничего! У тебя вдохновение, как и аппетит, приходит в процессе, – усмехнулся Стас. – Начнешь рассказывать, оно к тебе и снизойдет!
– Да нет, я объясню, что, как и почему, а уж про остальное – ты сам. Нет у меня сил, чтобы все эти допросы пересказывать. Понимаешь, их просто нет! – чуть не сорвался на крик Гуров и извиняющимся тоном добавил: – Нервы – ни к черту! Да и не выспался как следует. Боюсь, что сорвусь и наговорю лишнее, хотя они это, конечно, и заслужили.
– Я человек подневольный, – с горестным вздохом скорчил скорбную мину Крячко. – Как скажешь, так и будет.
Они вернулись в больницу и вошли в палату. Все кровати там были сдвинуты в угол, середину комнаты занимал большой, уже накрытый круглый стол, а вокруг него были расставлены заимствованные в соседних палатах стулья. Их с нетерпением ждали губернатор, Фатеев и отцы города, причем рядом с Романовым стояли костыли, которые, ей-богу, могли бы и слона выдержать.
– Мои, – кратко объяснил Виталий, перехватив взгляд Гурова. – По спецзаказу делали.
Но в комнате присутствовал еще и самой обычной внешности мужчина лет сорока пяти в штатском, который представился:
– Заместитель начальника областного управления внутренних дел полковник Кедров Афанасий Семенович.
Гуров и Крячко сели к столу, и губернатор предложил:
– Давайте сначала поедим, а то боюсь, что потом нам уже кусок в горло не полезет. Я уже в общих чертах кое-что знаю, но без подробностей, – мужики сказали, что вас подождать надо, из чего делаю вывод, что устряпали они нечто из ряда вон выходящее, раз язык не поворачивается выговорить! – Голос Косолапова звенел от ярости. – Чувствую я, что выслушать нам придется много такого, отчего иные предпочли бы лучше оглохнуть! Ничего! Все получат в части и пропорции, каждого касающейся!
Кедров и отцы города, включая и родственников Потапыча, сидели, глядя в стол, и только Фатеев держался нормально – ну, правильно, он-то ни в чем виноват не был.
Приступили к ужину, но хорошего аппетита ни у кого замечено не было, и все, в том числе и губернатор, вяло ковырялись в тарелках, потому что настроение было подавленное. У отцов города и Кедрова оно было таким в ожидании неминуемого и вполне заслуженного разноса, а у Гурова с Крячко – из-за того, что уж очень неприятные вещи им придется рассказывать. Один только Фатеев ел, не смущаясь, руководствуясь принципом: «Война войной, а обед – по расписанию». Но вот все отложили вилки и, как один, уставились на Гурова, давая понять, что пора бы ему приступить к рассказу.
– Даже не знаю, с чего начинать, – задумчиво произнес Лев Иванович.
– Начни с того, как и когда ты понял, что за всем этим делом Тарасов стоит, – подсказал Стас.
– Ну, это я понял, как только к нему в кабинет вошел.
– Как? – воскликнул Кедров и вытаращился на него. – Я же там по несколько раз в день бывал, но ничего не видел.
– Понимаете, мужики, все мы до старости – мальчишки, только с возрастом игрушки у нас становятся побольше и подороже, а желание доказать, что именно ты выше всех на стенку писаешь, к сожалению, не пропадает, вот и выпендриваются некоторые, не просчитав последствий. Когда я вошел в кабинет к Тарасову и первым делом спросил у него, который час, чтобы мы с Крячко могли на своих часах местное время выставить, он, несмотря на то что в углу стояли большие напольные часы, автоматически посмотрел на свои наручные и ответил. Вот с этого момента отсчет и пошел.
– Но у него самые обыкновенные часы, – удивился Кедров.
– С виду – да, но это очень-очень дорогая скромность, стоят они около трехсот тысяч долларов, но понять это может только человек, который в подобных вещах разбирается. А у меня друг такие же носит, поэтому я точно знаю.
– Это Болотин, что ли? – спросил Стас.
– Да! Он, конечно, может позволить себе купить часы и за миллион, и за два, но предпочитает не выпендриваться. Тогда я стал прогуливаться по кабинету и увидел на столе Тарасова золотой «Паркер», но то, что он именно золотой, а не просто желтый, опять же мог понять только сведущий человек. Потом я увидел на столе фотографию жены и дочери Тарасова, а на них были серьги с большими светлыми камнями. А раз он сам носит такие часы, то и у них в сережках явно были не цирконы. Вывод: генерал либо кого-то «крышевал» по-крупному, либо сам что-то затеял.