Бриллианты вечны
Шрифт:
— Они готовятся к утренней пробежке, — сказал Лейтер. — Галопированию. Тренеры пуще всего ненавидят это мероприятие, так как именно в этот час здесь появляются хозяева лошадей.
Облокотившись на окружавшую запасной ипподром невысокую ограду, Бонд и Лейтер почти одновременно вздохнули, подумав о слишком раннем подъеме и о том, что горячий завтрак им бы не помешал. Лучи солнца внезапно упали на кроны деревьев, стоявших на противоположной стороне ипподрома, выкрасили верхние ветви в золотистый цвет, через мгновение, исчезли утренние тени, и наступил день.
Как-будто ждавшие поблизости этого знака, слева от ипподрома появились трое мужчин, один из которых вел на поводу крупную гнедую лошадь с белой звездочкой на лбу и в белых чулках.
— Не смотри
Бонд повернулся и увидел две замершие в ожидании мужские фигуры. Солнце отсвечивало в стекла биноклей и часов-секундомеров, которые они держали в руках.
— Пошла.
Вдалеке Бонд увидел несущуюся по кругу и выходящую на прямую лошадь. На таком расстоянии до них не долетал ни один звук, но по мере того, как лошадь приближалась, стук копыт различался все четче и четче. Наконец, она промчалась мимо и пошла на последние полкруга.
Бонд ощутил холодок возбуждения от вида пролетевший мимо него гнедой лошади с оскаленными зубами, бешеными от напряжения глазами, лоснящимися боками и раздувающимися ноздрями, на спине которой, выгнувшись по-кошачьи на стременах и припав лицом к холке, сидел мальчишка-жокей. Но вот в шуме и пыли они умчались вдаль, и Бонд перевел взгляд на двух интересовавших его людей, заметив, как одновременно дернулись их пальцы, нажав на кнопки секундомеров.
Лейтер дернул его за рукав, и они отправились к своей стоявшей под деревьями машине.
— Здорово прошла, — сказал тоном знатока Лейтер. — Лучше, чем настоящая «Застенчивая улыбка» могла бы мечтать. Не знаю, конечно, за сколько секунд, но земля прямо-такие горела у нее под ногами. Если она выдержит такой темп и на милю с четвертью, то победа ей обеспечена. А на вопрос: почему же она ни разу в этом году не выиграла скачки, у них есть оправдание — к августу лошадь скинула несколько килограммов. Теперь давай пойдем и закажем себе королевский завтрак, а то при виде всех этих подонков у меня что-то аппетит разыгрался.
Затем шепотом, как бы про себя, добавил:
— А потом я пойду и узнаю, за какую сумму жокей Белл согласится допустить ошибку, чтобы и его, и его лошадь дисквалифицировали...
После завтрака, за которым Лейтер поделился с ним своими планами, Бонд повалялся еще в постели, потом встал и отправился обедать на ипподром, где без интереса понаблюдал за невыразительными, как и предупреждал его Лейтер, заездами первого дня соревнований.
Но день был замечательный, и Бонд с удовольствием наблюдал «феномен Саратоги»: толпы людей, приехавших сюда со всех концов Америки, заполнившие падок элегантно одетые владельцы конюшен и их друзья, снующие то тут, то там букмекеры, готовые заключить любое пари, огромное табло, на котором разноцветными лампочками высвечивались ставки и выигрыши, стартовая решетка с выравненными перед нею граблями участком трека, казавшееся игрушечным озерцо с его шестью лебедями и стоящим на якоре древним каноэ. В глазах иностранца дополнительную экзотику представляли собой негры, без которых не обходятся ни одни крупные скаковые состязания в Америке.
Организовано все было лучше, чем обычно бывает в Англии. Казалось, что здесь, где все, вроде бы, были застрахованы от любых неожиданностей, нет места для жульничества, но на самом деле — а теперь Бонду это было хорошо известно — подпольные телефонные службы безостановочно сообщали о результатах каждого заезда всем заинтересованным американцам, определяя, тем самым, максимальные выигрыши как 1 к 20 за первое место, 1 к 8 за второе и 1 к 4 — за третье. Понимал Бонд и то, что каждый год миллионы долларов попадали прямо в карманы гангстеров, для которых скачки и бега были лишь еще одним источником обогащения, таким же как проституция и наркотики.
Бонд решил применить систему, разработанную неким О'Брайеном из Чикаго. Он поставил на каждого из известных фаворитов в каждом заезде — на «верняк», как называл это первый кассир — и умудрился каким-то макаром выиграть к концу дня пятнадцать долларов с мелочью. Вместе с толпой он вышел с ипподрома, вернулся к себе в гостиницу, принял душ, поспал, а потом отправился в ресторанчик рядом с торговой улицей и провел там час, дегустируя модный в этих краях напиток «бурбон» с родниковой водой. После первого же глотка он понял, что вода эта берется, естественно, не из какого-то там родника, а из крана на кухне, но Лейтер еще по дороге в Саратогу объяснил ему, что настоящие ценители «бурбона» предпочитают пить виски в соответствии с традицией, предписывающей разбавлять ее водой из родника, где она чище всего. Бармен совсем не удивился, услышав заказ, и тем обиднее был откровенный обман. Кроме «бурбона» Бонд получил недурной бифштекс, съел его не без удовольствия и направился к месту продажи лошадей, где должен был встретиться с Лейтером.
Местом этим оказался выкрашенный белой краской навес, без стен, с амфитеатром сидений, спускавшихся к покрытому дерном смотровому кругу, за которым стояла огражденная серебряными канатами трибуна для ведущего аукцион продавца, по мере того, как под навес с свете флюоресцентных ламп вводили лошадей, ведущий, доблестный Свайнброд из Теннеси, зачитывал их родословную и открывал торговлю с казавшейся ему подходящей цифры. Он ритмично отстукивал молотком повышение цены, чутко улавливая со своими двумя помощниками в вечерних костюмах малозаметный сигнал — кивок, взгляд, поднятый на мгновение карандаш — сидевших на скамьях амфитеатра хорошо одетых владельцев конюшен или их агентов.
Бонд занял место за спиной у сухопарой женщины в вечернем туалете и норковом манто, запястья и пальцы которой переливались блеском драгоценностей при малейшем движении. Рядом с ней сидел со скучающим видом мужчина в белом пиджаке и темно-красном галстуке-бабочке, видимо, ее муж или тренер.
На круг ввели нервного, прядущего ушами гнедого жеребца с кое-как написанным на ляжке номером 201. Ведущий начал:
— Первая цена — шесть тысяч, теперь семь тысяч, кто больше? Семь триста — четыреста — пятьсот, всего лишь семь пятьсот за такого прекрасного жеребенка. Восемь тысяч, благодарю вас, сэр. Кто больше? Восемь, восемь пятьсот, восемь шестьсот, и... восемь семьсот, кто же даст настоящую цену?
Пауза, стук молотка и укоряющий взгляд в сторону первого ряда, где сидят самые богатые клиенты.
— Господа, эта двухлетка идет просто за бесценок. За такие деньги победителей не покупают. Ну же, всего восемь семьсот, кто даст девять? Кто же даст девять тысяч, девять тысяч?
Высохшая рука, вся в кольцах и браслетах, вынула из сумочки изящный, сделанный из бамбука и инкрустированный золотом карандаш и нацарапала на программке, которая была хорошо видна Бонду сверху «34-я ежегодная распродажа в Саратоге. Номер 201, гнедой жеребец». Бесцветные глаза женщины встретились с горящими глазами коня, и она подняла свой золотой карандаш.