Британский качок
Шрифт:
Строки на странице передо мной с таким же успехом могут быть написаны на другом языке, который не могу понять, потому что едва их читаю. Я только что сказала официанту, что мы не пара и не празднуем ничего особенного; думаю, я только что испортила всю атмосферу.
Мы молчим, пока официант не возвращается с нашими напитками; я делаю большой глоток из своего бокала, нуждаясь в жидкой смелости. Желая набраться смелости, чтобы изменить этот вечер к лучшему.
— Ты прекрасно выглядишь, — выпаливаю я. — Синий —
На самом деле, любой цвет — это его цвет, но я не собираюсь этого говорить.
— Спасибо.
Ага. Он определено отгородился.
Я наклоняюсь вперед на своем стуле, положив локти на стол, отмечая, как взгляд Эшли блуждает от моего лица к декольте.
Интересно.
Значит, он не так уж невосприимчив ко мне… или, может быть, не так уж невосприимчив к красивой паре сисек. Имеет ли значение, на чьем теле они находятся? Хотела бы я знать.
На самом деле он никогда не видел большей части моей обнаженной кожи — если не считать того, что я в спортивном лифчике, что не считается, потому что эта штука делает меня неприлично плоской.
Хорошо.
Ладно, это хорошо. С этим я могу работать.
В конце концов, он мужчина…
Я способна на женские уловки.
Наверное.
Я имею в виду, это было давно, но думаю, что могу флиртовать и быть сексуальной, если буду достаточно стараться.
Наклоняюсь вперед еще больше, положив грудь на стол. Теперь она приподнята, как будто на мне бюстгальтер пуш-ап. Я невинно улыбаюсь.
— Как твое пиво?
Эшли ерзает на своем месте.
— Холодное.
— Выглядит пенистым.
— Так и должно быть.
— Серьезно?
— Ага.
Он ведет себя дерзко, это хороший знак.
Я откидываюсь назад, отпивая еще вина. Чувствую себя так, словно мы на первом свидании, но оно проходит не очень хорошо.
Между нами есть странное напряжение, которое я не могу понять; мы «просто соседи по дому», так что он не должен был обижаться на то, что я сказала официанту, что мы не пара.
Это правда.
И он не должен был обижаться, что я сказала официанту, что мы не празднуем ничего особенного, потому что это не так.
Мы просто двое друзей, приехавших сюда на выходные.
Так почему же он ведет себя странно?
«Потому что ты ему нравишься, но он не хочет переходить черту», — говорит голос в моей голове. — «Ты обманывала себя все это время, если думала, что он не заинтересован. Переехать к нему было огромной ошибкой».
Я ломаю голову в поисках темы для разговора и останавливаюсь на:
— Что бы ты предпочел — отрезать палец на ноге или на руке?
Он смотрит на меня удивленно.
— Эм… это было неожиданно.
— Выбери один вариант.
— Легко — палец на ноге. Но на самом деле я все равно их почти не использую. А как насчет тебя?
— На сто процентов палец ноги. —
— Эм, это был твой вопрос, но мафия усложнит выбор: они выбирают палец на ноге, но ты можешь выбрать палец на руке.
О, это действительно оживляет ситуацию.
— И все же я выбираю палец на ноге. Я могу носить туфли с закрытым носком, или, если почувствую себя особенно нахально, то достану свой ампутированный мафией палец ноги, задеру штанину и заставлю всех это увидеть
— По твоему сценарию ты сейчас в сомнительном итальянском ресторане со своим пальцем? Все это кажется действительно экстремальным. Ты подняла это на совершенно другой уровень.
— Я почувствовала, что это требует большей детализации.
Он наблюдает за мной поверх своего пинтового стакана.
— Понятия не имел, что ты такая.
— Ты многого обо мне не знаешь.
— Очевидно.
Под столом я дергаю ногой.
— Твоя очередь задавать вопрос.
Это занимает у него несколько мгновений. Парень молчит, пока думает, но в конце концов говорит:
— Хорошо. Ты бы предпочла отправиться в тюрьму на шесть месяцев или провести в коме целый год?
О, хороший вопрос — мне нравится.
— Тюрьма.
— Ты ответила очень быстро. Никаких колебаний?
Я выпиваю немного вина.
— Нет. Я просто использую это время, чтобы написать мемуары, в зависимости от условий содержания и доступа к ноутбуку.
Он кивает.
— Я бы мог пополнять твой счет в тюремном магазине, поддерживая иллюзию «Мы будем вместе, когда ты наконец освободишься». Потом, когда выйдешь, я скажу тебе, что ты изменилась.
— Ну да, тюрьма изменит меня. Я стану жестче — я ведь слишком много повидала изнутри.
Я посылаю ему улыбку, и он смеется.
— Ты чудная.
— Я? — Небрежно пожимаю плечами. — А как насчет тебя? Тюрьма или кома?
— Кома, тогда мне не пришлось бы ничего помнить о прошедшем времени.
— Но что, если ты проснешься и у тебя будет амнезия?
— Ну, мне придется учиться всему заново… — Он подыгрывает мне.
— И я бы притворилась твоей невестой, хотя мы ни разу в жизни не встречались, и ты заберешь меня домой к своей семье.
— Как я буду помнить свою семью, если у меня амнезия?
— По фотографиям в твоем бумажнике.
Эшли смеется.
— Ни у кого нет семейной фотографий в бумажнике.
— У моего отца в бумажнике есть моя фотография — маленькая, два на три, — когда я училась в пятом классе, с торчащими зубами и косами. Это единственный способ, которым они могли похвастаться своей фотогалереей в те времена.
— Значит, одно из твоих требований как моей фальшивой невесты, чтобы я хранил твою фотографию в своем бумажнике?