Бритва Дарвина

Симмонс Дэн

Дар бросил на нее быстрый взгляд.

– Если ты и дальше будешь угадывать мои мысли, – признался он, – я поверю в телепатию.

Они подъехали к хижине на закате. Золотой свет заходящего солнца пробивался через неплотно прикрытые ставни единственной жилой комнаты.

– Хочешь сперва перекусить или чего-нибудь выпить? – спросил Дар.

– Нет, – ответила Сидни.

Она сняла кобуру с пояса, отцепила три запасные обоймы, висевшие на изящном кожаном ремешке, и положила все это на кресло.

Дарвин

так давно не помогал женщине раздеваться, что успел подзабыть, что пуговицы на женской одежде находятся с другой стороны. Оставшись в простых трусиках и бюстгальтере, Сид предстала во всей красе – золото и белизна. Дар наконец припомнил, как расстегиваются все эти крючки и застежки, так что быстро помог ей избавиться от последних покровов. Груди Сид были полными и тяжелыми, а бедра крепкими и широкими. Перед ним стояла взрослая, зрелая женщина.

– Твоя очередь, – сказала она, помогая ему стянуть через голову футболку.

Затем она взялась за его пояс.

– Мне с самого начала было интересно, какое белье ты носишь – в обтяжку или свободное, – прошептала она между поцелуями, прижимаясь полной грудью к его обнаженной груди.

И расстегнула «молнию» на ширинке его хлопчатобумажных штанов.

– Вот это да! – изумленно воскликнула Сид.

– Привык за время службы во Вьетнаме, – признался Дарвин. – В джунглях никто не носит нижнее белье.

– Как романтично, – промурлыкала Сид, улыбаясь.

Она обняла его, потом ее рука скользнула ниже, еще ниже…

Простыни были свежими и прохладными. Сид отбросила подушки в сторону.

Дар целовал ее губы, пульсирующую жилку у основания шеи, ее груди и твердые соски. Их пальцы переплелись еще до того, как они начали заниматься любовью.

Сидни целовала его долго и нежно. Она закинула руки за голову, их пальцы тесно сплелись. Дар прижимался к ней всем телом, стремясь ощутить, вжаться, проникнуться ею еще сильнее, глубже, полнее.

Они сели ужинать около одиннадцати вечера. Дарвин, в одном халате на голое тело, жарил на улице мясо на гриле, пока Сид резала салат и варила картошку. Оба дружно решили, что печь картошку – слишком долго, можно не дождаться и помереть с голоду. На столе ждала открытая бутылка каберне-совиньона. Когда они наконец сели за стол, Дар жадно набросился на еду. Сидни ела с неменьшим аппетитом.

Дарвин успел позабыть, как это прекрасно. Нет, он, конечно, помнил удовольствие от секса – такое не забывается, – но не помнил тысячу мелких удовольствий от близости с женщиной. О том, как приятно лежать рядом обнаженными и болтать, пока снова не захлестнет новая, жаркая волна желания; принимать вместе душ и превращать обычное мытье головы в настоящее любовное представление; смеяться, гуляя по зеленой траве босиком, в банных халатах; проголодаться и готовить вместе ужин. И чувствовать себя счастливым.

Сидни и Дар налили себе по стакану «Мак-Аллана» вместо десерта и

сели у камина. Ночь была теплой, но они все равно разожгли в нем огонь и не стали закрывать ставни. В распахнутые окна вливались запахи хвои, шорох леса, одинокий щебет ночных птиц и далекий вой койота. Так и не допив виски, они вернулись в постель и занялись любовью. На этот раз их объятия были более страстными и неистовыми, чем в предыдущий. И они вскрикнули одновременно, сливаясь в единое целое.

Потом они лежали на мокрых простынях, гладя друг друга и вдыхая смешавшиеся пряные ароматы собственных тел.

– Итак, – мягко сказала Сидни, – самое время мне все рассказать.

Дар приподнялся на локте.

– Что рассказать? – спросил он.

– Почему ты пошел в морскую пехоту и стал снайпером.

В угасающем свете камина ее глаза загадочно мерцали.

Дарвин рассмеялся. Он ожидал услышать что-то более… романтичное, что ли.

Сид снова заговорила – таким же мягким, но серьезным голосом:

– Я хочу понять, почему юный Дарвин Минор, такой интеллигентный и впечатлительный молодой человек, решился пойти в морскую пехоту и стать снайпером.

Дар лег на спину и уставился в потолок. Странно, но ни сейчас, ни прежде он не был готов отвечать на этот вопрос. Он не рассказывал об этом никому, даже Барбаре.

– Я уже говорил тебе, что увлекался спартанцами. Но так и не сказал почему, – начал он.

Дарвин помолчал с минуту, прежде чем продолжить.

– Мне было страшно, – наконец признался он. – Я был очень боязливым ребенком. В семь лет… Я помню этот день, помню, что сидел на бордюре у тротуара и вдруг так ясно осознал… В семь лет я понял, что когда-нибудь умру. Уже тогда я был атеистом. И знал, что загробной жизни не существует. И эта мысль испугала меня до чертиков.

– Все мы рано или поздно это осознаем, – прошептала Сидни. – Правда, обычно в более позднем возрасте.

Дар покачал головой.

– Этот страх не ушел. Мне стали сниться кошмары. Я мочился в кровать. Я боялся оставаться один, без родителей, даже по дороге в школу. Потому что неожиданно понял, что умру не только я, но и они тоже. А вдруг они умрут, когда я буду сидеть в школе, в своем третьем классе, на занятиях мисс Хоул?

Сид даже не улыбнулась. А через минуту сказала:

– Значит, ты пошел в морскую пехоту, чтобы стать храбрым… избавиться от страха?

– Нет, – ответил Дарвин. – Не совсем. Я рано закончил школу, за три года прошел колледж и получил степень по физике, но все это время меня больше всего занимали смерть, страх и контроль. Тогда я и начал интересоваться спартанцами и их идеями о контроле над страхом.

Он повернулся на бок и посмотрел на Сид.

– А потом началась война во Вьетнаме…

Она положила прохладную ладонь ему на грудь.

– И поэтому морская пехота США, – тихо промолвила она.

– Ну да, – ответил Дар, слегка пожав плечами.