Бродячий цирк
Шрифт:
— Вы едете на фестиваль? — спросил я Марину, когда незнакомец уже шуршал травой снаружи.
Она с раздражением уставилась на меня.
— Посмотрел на тигра? Теперь вали.
И я свалил. Свалил, чтобы забрать своего пса. Мышик играл с Акселем возле фургона и не собирался расставаться с новым другом. Мужчина бросал ему палку, просил ходить на задних лапах и подкармливал куриными косточками, судя по всему, оставшимися с ужина.
Рядом зевала акробатка, которая вчера так здорово выступала в паре с белой Цирелью. Одета она в джинсы и серую поношенную рубашку с короткими
— Мышик мог бы стать отличным цирковым псом, — сказал я. — Как вы думаете?
— Думаю, что мог бы. Забавное имя для пса, кстати.
— Это от какого-то русского слова. А можно нам поехать с вами?
Я особо ни на что не рассчитывал. К каждому мальчишке, выросшему в стенах приюта, рано или поздно приходит понимание, что все надежды увидеть на пороге родителей напрасны. Что нам придётся сжиться со скрипучими койками, с кашей в столовой и кексами по выходным, с кривыми дорожками старого сада, чтобы по достижении шестнадцати лет выйти в непонятную взрослую жизнь.
«Нужно бежать, — билось в голове каждого, — бежать, пока тебя не выплюнули, как потерявшую вкус жвачку». Но не каждый был способен осознать эту мысль и решиться на побег. И уж тем более не каждому подворачивался такой шанс.
Аксель поднял брови, я ощутил на себе внимательный взгляд слегка увеличенных линзами очков глаз. Девушка хихикнула и показала мне поднятый вверх большой палец.
— Только если вы с Мышиком обещаете научиться чем-нибудь жонглировать, — с серьёзным видом сказал Аксель.
— Не смеши, Акс, его мама с папой не отпустят, — злорадно сказала из-за моей спины Марина.
— Вряд ли у него есть родители, — покачал головой Аксель. — Помнишь, сколько вчера здесь было приютских?
— Я могу ухаживать за животными. За Борисом, например, — вставил я. — Или собирать деньги во время выступлений.
— Деньги собирать — ответственное занятие. Нужно установить с каждым зрителем контакт, состроить такую рожу, чтобы он понял, что должен тебе никак не меньше сотни злотых, — Аксель рассмеялся.
Я не заметил, как его рука скользнула к ящику с булавами и шарами, настолько естественным было движение. Секунда, нет, доля секунды — и резиновый мячик, бешено вращаясь и закручивая в спираль воздух, несётся навстречу. Я не успел поднять руку, не успел даже об этом подумать, мячик с сочным «чпок» влетел в открытый рот. «Ам», — сказал я от неожиданности.
— Сойдёшь, — кивнул Аксель и пошел грузить коробки в фургон. Девушка засмеялась и захлопала в ладоши.
— Здорово! Как тебя зовут? Меня Анна. И никаких пани — я ещё не настолько старая!
Я немного смутился и прошамкал:
— Шелештин меня жовут.
— Шелештин?
Я выплюнул мячик. Во рту остался отвратительный привкус резины.
— Целестин.
— Ах, вот как! — рассмеялась Анна. — Больно длинно, и, знаешь… язык карябает. Шелештин и то приятнее… Вот что, будешь у нас Шелестом, лады?
Я не возражал.
Марина забралась в фургон следом
— Мы не можем его так просто забрать из приюта. Его же начнут разыскивать!
— Мало ли детей бегут из приюта? — я почти увидел, как Аксель пожал плечами. — Если мальчик действительно хочет оттуда сбежать, он убежит и без нас, рано или поздно. Так что пускай лучше остаётся, мне не помешает помощник.
— Не беспокойся, если уж ты действительно понравился патрону — а ты понравился, такое ещё ни с кем на моей памяти не случалось! — то сможешь вить из него верёвки, — успокоила меня Анна. — Ты и правда хочешь уехать с нами?
Я кивнул. Путешествовать с настоящими бродячими артистами, что может быть замечательнее?
На холм вползали первые лучи солнца. Лагерь свернулся за каких-то двадцать минут, тюки и сундуки разместились в фургонах и автобусе. Я, совершенно ошалевший от всего, что свалилось на меня за эту ночь, бросился помогать, путаясь под ногами и норовя схватить то один, то другой ящик. Анна привела двух лошадей (Марс и Топтун, называла она их), вдвоём с Марой они запрягли их в повозки. Белую кобылку привязали на короткой узде к одному из фургонов.
Автобус представлял собой старенький «Фольксваген», настолько перелопаченный и перекроенный, что родной автозавод вряд ли признал бы дитя. Большая часть сидений отсутствовала, оставили всего лишь несколько спереди, на ту же свалку, очевидно, отправились половина стёкол и задняя дверь. Сзади между крышей и полом остался только низенький бортик, и дорожная пыль едва не перехлёстывала в салон. Так что получился как бы смешной тихоходный катер на колёсах, а задницу иначе как кормой называть не поворачивался язык.
Аксель запрыгнул на корму, свистнул, словно заправский капитан. На губах играла мечтательная улыбка. Казалось, что он хотел потянуться к облакам следом за косяком птиц или обнаружить в придорожной луже бутылку с картой сокровищ.
Все смотрели на него с умилением, как на любимого и непоседливого ребёнка. «Вот это наш капитан», шепнула с гордостью Анна. Я подумал, что такие порывы не пристали взрослому, но промолчал.
— Свистать всех наверх! У меня для вас хорошая новость, головорезы. У нас новый юнга. Его зовут Шелест, и каждый, кто его обидит, будет иметь дело вот с этим псом по кличке Мышик.
Анна хлопнула меня по плечу, мужчина, что спал в фургоне с тигром, весело подмигнул. Марина хмыкнула и принялась что-то рисовать на пыльном стекле.
Аксель тем временем представлял труппу. Уже знакомого мне мужчину звали Костей. Полноватого и загорелого мужчину, единственного, с кем я не успел ещё познакомиться, звали Джагит. Он обладал овальным и похожим по форме на яйцо лицом, на котором застыло выражение, сравнимое с угрюмыми горами и отрешёнными подземными озёрами. Из-под тюрбана выбиваются жидкие седые волосы, на подбородке аккуратная козлиная бородка. На вчерашнем выступлении Джагит (с абсолютно таким же выражением лица!) заклинал при помощи дудочки настоящую кобру и давал зрителям подержать за хвост удава. Мне он не очень понравился.