Бродяга Гора
Шрифт:
— Мне тоже так кажется. А куда тебя доставили? В Вонд, в Дом Андроникаса?
— Да. Там меня научили подобающему поведению, а заодно и основам горианского языка, после чего продали владельцу таверны в Танкредовой Пристани. Там меня и увидел мой нынешний хозяин. Я понравилась ему и теперь ношу его ошейник. А ты, господин, — она робко взглянула на меня, — тоже работорговец?
— Нет, — сказал я.
— Откуда же господин знает английский язык? — спросила она.
— Это мой родной язык, — ответил я. — Меня привезли на Гор в общем-то случайно, тоже в качестве раба.
— Господин говорит это нарочно, чтобы поиздеваться над несчастной рабыней?
— В чем тут издевательство? — не понял я.
Пегги рассмеялась:
— Не жди, чтобы я поверила, будто господин тоже с Земли. Я не такая уж дурочка.
— Но я действительно с Земли.
— Если господину угодно потешаться над жалкой рабыней…
— Почему ты мне не веришь? — Мужчины с Земли не такие, как господин. Они сострадательны и слабы, а ты властен и суров. Кроме того, ты смотришь на меня как на рабыню. Именно так смотрят настоящие горианцы.
Я улыбнулся.
— Мужчины Гора, — продолжила Пегги, — натуры сильные и цельные, последовательные и гордые. Они не терзаются сомнениями, ибо убеждены в том, что мужчинам самой природой предначертано повелевать и покорять, а женщинам — смиренно служить своим господам. Настоящие женщины есть только там, где есть настоящие мужчины.
— Как смеешь ты рассуждать об этом, рабыня, прикованная к стене в алькове питейного заведения? — усмехнулся я.
— Я женщина, — с улыбкой ответила Пегги. — Мы маленькие, слабые, нежные, и нам предначертано покоряться, любить и служить. Служить бескорыстно, не рассчитывая на награду. Нам необходимы господа, которые властвовали бы над нами. Первое, что мы видим, попав на Гор, — это плеть в руке безжалостного повелителя, который не потерпит вздорных капризов, которыми мы изводили мужчин на Земле. Что же удивительного в том, что мы преданно любим тех, кому принадлежим полностью?
— Но я действительно землянин!
— В это невозможно поверить.
Я пожал плечами.
— Взгляни на меня, господин, — продолжала она, покраснев. — Кого ты видишь перед собою? Поруганную женщину, которую нужно немедленно освободить, или рабыню, привязанную по прихоти мужчины и для его удовольствия?
— Конечно рабыню.
— Вот именно, — улыбнулась Пегги, — ты смотришь на жизнь как мужчина с планеты Гор.
— Ну а ты кем видишь себя? — спросил я. — Поруганной женщиной, жаждущей освобождения, или рабыней, трепетно ждущей, когда господину будет угодно сделать с ней то, что ему заблагорассудится?
— Конечно рабыней, беспомощной, ничтожной рабыней, мечтающей лишь понравиться господину и доставить ему удовольствие.
— А не хочешь ли ты обрести свободу?
Пегги рассмеялась.
— Для такой женщины, как я, свободы на Горе не существует.
Сомневаться в этом не приходилось.
— Но разве ты не желаешь свободы?
— Нет, господин.
— Но ведь ты с Земли!
— И что из этого?
— Земные женщины стремятся к свободе!
— Ты думаешь, земные женщины не таят в себе непробужденных страстей?
— Не знаю, — признался я.
— Но ведь
— Странно это слышать.
— Понимаю, — сказала она. — На Земле я не проявляла своих подлинных чувств — не осмеливалась да и не хотела. Там меня не поняли бы ни мужчины, ни женщины, стыдящиеся свой истинной природы.
Я кивнул. Лживая земная культура сурово отторгала тех, кто пытался следовать зову своей природы.
— Там я думала, будто ищу себя. А на самом деле я искала для себя господина.
— Но разве свобода не драгоценна?
— Я была свободной, — сказала Пегги. — Я знаю, что это такое. Да, она драгоценна. Более чем драгоценна. И порой мне ее очень недостает. Иногда мне снова хочется быть свободной. Такое бывает, когда меня сажают на цепь, или подвергают порке, или приказывают делать то, чего мне вовсе не хочется. Тогда я сожалею о том, что не свободна. Случается, мысль о безмерной власти, которой обладает надо мной мой хозяин, устрашает меня.
Но потом я ловлю себя на том, что именно безмерность этой власти вызывает во мне ни с чем не сравнимые возбуждение и восторг. Это затрагивает самые глубинные струны моей души.
Подчас по ночам, оставшись в одиночестве, я лижу прутья моей клетки или целую оковы.
— Ты боишься своих хозяев? — спросил я.
— Конечно, ведь они имеют власть над моей жизнью и смертью.
— Но это не только пугает, но и возбуждает?
— Невероятно, немыслимо возбуждает. Отдаваясь и повинуясь, испытывая трепет и ужас, я чувствую самое острое наслаждение.
— Они владеют тобой, — продолжал я, — тебя возбуждают их похотливые взгляды…
— О да!
— А что бывает, когда господин, щелкнув плетью, приказывает тебе лечь на пол?
— Я немедленно повинуюсь, как и подобает рабыне. Но тебя, — улыбнулась Пегги, — удивляет не то, что рабыня способна испытывать подобные чувства, а то, что их испытывает женщина с Земли.
— Наверное. Хотя в тебе мало что осталось от женщины с Земли.
— Верно. Потому что теперь я всего-навсего рабыня.
Я промолчал.
— В том, чтобы быть женщиной, нет ничего постыдного, ибо существование женского пола столь же естественно, как и существование мужского, — продолжала девушка. — Разумеется, когда случай вырывает нас из нашего искаженного мира и помещает в лоно культуры, развивающейся в соответствии с биологически обоснованными принципами, мы откликаемся на зов природы. Вне земной цивилизации мы ведем себя именно так, как должно, хотя на Земле не каждая из нас понимает суть своих желаний.
Земной мужчина пугается или негодует по этому поводу. Не является ли его реакция проявлением зависти к жестокому самцу, живущему в соответствии со своим мужским началом? Подумай, разве это не правда? Разве мало на Земле мужчин, которые в своих мечтах видят какую-нибудь земную красотку в рабском ошейнике? Но если так, чем они отличаются от варваров и дикарей с Гора? Может быть, всего лишь слабостью и трусостью? И наша ли вина в том, что мужчины Земли неведомо по какой причине преисполнились решимости уподобить нас себе?