Бродяга
Шрифт:
Лодку течением снесло – берегись,
Если уронишь весло – берегись,
Злобен, коварен поток – берегись,
Ветер силен и жесток – берегись.
За грозовой тучей буря идет.
Эй, рулевой, вперед!
Многих на скалы снесло – берегись.
Крепко держи весло – берегись.
Путь
Рыбаки пели о своей тяжкой доле – доле рабочего люда. Но они были не только работниками на этой реке, они были ее детьми. Здесь, совсем рядом со священной рекой, матери производили их на свет, в муках призывая ее на помощь. Сюда ковыляли они на еще нетвердых младенческих ножках, держась за подолы матерей, идущих за водой. Река была их игрушкой, их забавой – одной из тех, которых так мало выпало им в полуголодном детстве. Река видела их влюбленными, счастливыми и полными радостных ожиданий. Река знала их беды, неудачи, болезни. Над ней носился дым костров, которые принимали оставленные душами тела.
Она давала им жизнь, даря им рыбу, скудный заработок, заслуженный тяжелым трудом. Она давала им надежду, дарила их ощущением свободы, вольного простора, своего могущества и власти над нею.
Но нрав ее был переменчив и крут, и, разыгравшись, она с величавой небрежностью могла отобрать все – снасти, улов, лодку и жизнь рыбака. Сколько их лежит на дне под сверкающей толщей воды! И кто знал, уходя к ней утром, вернется ли он обратно, отпустит ли его Хозяйка-река к жене и детям!
Может, потому так спокойны и мудры лица людей, живущих у реки и кормящихся ею. Они умеют смиренно принимать ее волю и знают, что бесполезны споры, как бесполезны и слезы. Их слезы только в песнях, далеко разносящихся над безмятежной гладью воды.
Рагунат смотрел на красивое, как будто высеченное из камня, лицо рыбака с серьгами в ушах. Странно, но он ощущал даже некую зависть к этому человеку, мужество и воля которого подтверждены годами, проведенными на реке. А впрочем, не Рагунату было терзаться завистью – рядом с ним женщина, красоте которой позавидовали бы богини. И эта женщина была его женою, принадлежала ему не только телом, но, он знал это, и душой. Ее чувства, открытые мужу во всей их прекрасной полноте, изысканности и благородстве, делали его счастливым.
Он смотрел на Лилю и не мог отвести глаз, любовался ее огромными глазами, в которых отражалась река и закат над нею, точеным носиком, прекрасно очерченным ртом, всем ее прелестным обликом, так напоминающим древние статуэтки из слоновой кости. Жена казалась ему в эти минуты чудесным и незаслуженным подарком, таким драгоценным в своей хрупкости.
Рагунат прижался щекой к драгоценным тканям, облекавшим ее плечо, и улыбался, мысленно благодаря судьбу, так щедро наградившую его.
Когда они вернулись в Лакхнау, уже темнело. Они шли в жарких сумерках, прижавшись друг к другу, полные радостных и неторопливых мыслей. Их обоих не тяготило молчание, в котором было так много любви. Мимо прошел босоногий мальчик-водонос с тяжелой ношей. Что-то в лицах мужчины и женщины, шедших навстречу, поразило его, и он остановился, забыв о грузе, согнувшем спину, и долго смотрел им вслед.
Лиля чуть коснулась длинными пальцами худенькой спинки ослика, увязшего в придорожной грязи, – так мил был ей в этот вечер этот бедняжка и все вокруг, весь мир, словно большое зеркало, отражавшее ее любовь и счастье.
Дом ждал молодых супругов, готовый стать для них раем. Никогда еще эти стены, в которых прошла вся жизнь Рагуната, не казались ему такими прекрасными. Лиля своим присутствием превратила в сказку убранство роскошных комнат, бесценную старинную мебель, шелк и парчу покрывал и драпировок, тусклый блеск серебряной утвари. Даже вечерний свет, льющийся в узкие окна, казался сказочным.
Но сама волшебница о чем-то задумалась, опершись о резную спинку кровати рядом с дремлющим мужем. Он медленно поднял веки и спросил сонным и счастливым голосом:
– Лиля, ты здесь?
Она вздрогнула, будто очнувшись. Лицо ее казалось встревоженным.
– О чем ты думаешь? – спросил он нежно.
– О том, что пели эти люди, там, на реке. – Лиля улыбнулась, но во взгляде ее он прочел неясную тревогу.
– Говорят, здесь неспокойно. Появились какие-то бандиты, – сказал Рагунат. Он и сам не знал, почему вдруг вспомнил про эти разговоры. – Но ты не должна грустить и не должна ничего бояться, пока мы вместе, – добавил он, стараясь быть веселым и этим развеять тревоги любимой. – Ну, пора спать, иди.
Лиля поднялась, чтобы уйти на женскую половину дома. Звеня золотыми браслетами, она поправила волосы и легко провела рукой по прекрасному жемчужному ожерелью – его последнему подарку. Ожерелье принадлежало когда-то его матери, но при всей своей привязанности к ней, он не мог не признать, что никогда еще эта вещь не обвивала более красивой шейки. Ему нравилось дарить ей подарки и видеть ее радость и волнение, с которым она бросалась их примерять. Да и кому бы не понравилось одаривать такую красивую женщину вещами, которые делали ее еще более прекрасной.
Она направилась к двери, шурша складками сари.
– Проводить тебя? – спросил он, протягивая руку, будто хотел коснуться места, где только что стояла Лиля.
– Нет, – улыбнулась она через плечо, не желая заставлять его покидать кровать, на которой он так удобно устроился.
Рагунат замечтался. Он тоже вспомнил заунывную песню рыбаков. Разве мог он знать, что грозовые тучи уже собрались над их головами, вот-вот разразится буря, лодка не выдержит ударов стихии и разобьется о скалы.
Когда Лиля проходила по коридору, из-за резной ширмы выскочил обезображенный шрамами разбойник и схватил несчастную женщину.
– Помогите! – успела закричать Лидя, прежде чем тяжелая рука сдавила ей горло.
Рагунат подскочил, как ужаленный скорпионом. Он выбежал в коридор и увидел свою жену, которую тащили за ограду несколько вооруженных до зубов разбойников.
Рагунат сорвал со стены охотничье ружье, никогда еще не подводившее в трудную минуту.
Бандиты перебросили Лилю через седло коня. Их лошади гарцевали на месте, готовые унести разбойников вместе с добычей в горы. Это были отчаянные люди, опустошавшие своими набегами окрестные селения. Никто не мог поймать или хотя бы отбить нападение разбойничьей шайки, потому что ими предводительствовал опытный главарь, не знающий пощады. Он не оставлял в живых свидетелей грабежа, чтобы никто не опознал в лицо вожака банды.