Бродяги Севера. В дебрях Севера

Кервуд Джеймс

Но Мики все равно понял, что его другу приходится плохо, и впился зубами в ухо Пита. Впился с такой свирепостью, что сам Суминитик при подобных обстоятельствах не постыдился бы испуганно взреветь во всю силу своих легких. Так что уж говорить о Пите! Он испустил отчаянный вопль. Забыв обо всем на свете, кроме непонятной силы, которая безжалостно терзала его нежное ухо, он оглушительно визжал от ужаса и боли. Когда раздался этот пронзительный жалобный визг, Неева сразу же понял, что тут не обошлось без Мики.

Он вырвался из-под туши своего противника, и как раз вовремя: в овражек, как разъяренный бык, ворвалась матушка Пита. Она замахнулась на Нееву огромной лапой, но он успел отскочить и пустился наутек, а медведица повернулась к своему вопящему отпрыску. Мики в упоении висел на своей жертве и заметил, какая опасность ему грозит, только когда медведица уже занесла над ним лапу, похожую на бревно. Мики молниеносным движением бросился в сторону, и лапа опустилась на затылок злополучного Пита с такой силой, что он, точно футбольный мяч, кувырком пролетел по склону тридцать шагов.

Мики не остался посмотреть, что будет дальше. Он юркнул в смородиновые кусты и помчался вслед за Неевой к выходу из овражка. На равнину они выскочили одновременно и бежали без оглядки еще добрых десять минут. Когда они наконец остановились перевести дух, от овражка их уже отделяла целая миля. Пыхтя и задыхаясь, они опустились на землю. Неева в изнеможении высунул длинный красный язык. Медвежонок был весь в кровоточащих царапинах, на его боках клочьями висела выдранная шерсть. Он посмотрел на Мики долгим горестным взглядом, как бы печально признавая, что победа, бесспорно, осталась за Питом.

Глава XII

После драки в овражке Мики с Неевой уже не рисковали возвращаться в этот райский сад, где в таком изобилии произрастала восхитительная черная смородина. Впрочем, Мики от кончика носа до кончика хвоста был завзятым искателем приключений и, подобно древним кочевникам, лучше всего чувствовал себя тогда, когда они отправлялись исследовать новые места. Теперь он душой и телом принадлежал дремучим дебрям, и если бы в эту пору своей жизни он вдруг наткнулся на стоянку какого-нибудь охотника, то, скорее всего, подобно Нееве, поспешил бы убраться от нее подальше. Однако в судьбах зверей случай играет не меньшую роль, чем в людских судьбах, и когда наши друзья повернули на запад, туда, где простиралась обширная неведомая область огромных озер и множества рек, события начали понемножку и незаметно подводить Мики, сына Хелея, к тем дням, которым суждено было стать самыми темными и страшными днями его жизни.

Шесть чудесных солнечных недель, завершавших лето и начинавших осень, то есть до середины сентября, Мики и Неева медленно продвигались через леса на запад, неуклонно следуя за заходящим солнцем к хребту Джонсона, к рекам Тачвуд и Клируотер и к озеру Годе. В этих краях они увидели много нового. Здесь на площади примерно в десять тысяч квадратных миль природа создала настоящий лесной заповедник. На своем пути Мики и Неева встречали большие колонии бобров, выбиравших для своих хаток темные и тихие заводи. Они видели, как выдры играют и катаются с глинистых откосов. Они так часто натыкались на лосей и карибу, что совсем перестали их бояться и теперь, не прячась, спокойно шли через поляны или болотца, где паслись рогатые красавцы. Именно здесь Мики окончательно постиг, что животные, ноги которых завершаются копытами, представляют собой законную добычу зверей, наделенных когтями и зубами: эти места кишели волками, и они с Неевой часто натыкались на остатки волчьих пиршеств, а еще чаще слышали охотничий клич стаи, идущей по следу. После своей июньской встречи с Махигун Мики утратил всякое желание свести с волками более близкое знакомство. А Неева теперь уже не требовал, чтобы они надолго задерживались у недоеденных туш, на которых они время от времени натыкались. В Нееве просыпалось квоска-хао – инстинктивное ощущение надвигающегося «большого изменения».

До начала октября Мики не замечал в своем товарище ничего нового и необычного, но, когда наступил этот месяц, в поведении Неевы появилось какое-то беспокойство. Это беспокойство все более усиливалось, по мере того как ночи становились холоднее, а воздух наполнялся запахами поздней осени. Теперь вожаком в их странствиях стал Неева – казалось, он непрерывно что-то ищет, но что именно, Мики не удавалось ни почуять, ни увидеть. Неева спал теперь мало и урывками. К середине октября он и вовсе перестал спать и почти всю ночь напролет, как и весь день, ел, ел, ел и непрерывно нюхал ветер в надежде обнаружить то таинственное нечто, на поиски которого его настойчиво и неумолимо гнала Природа. Он без конца рыскал среди бурелома и между скал, а Мики следовал за ним по пятам, готовый в любую минуту кинуться в бой с тем неведомым, что с таким усердием разыскивал Неева. Но поиски Неевы все еще оставались напрасными.

Тогда Неева, подчиняясь унаследованному от родителей инстинкту, повернул назад, на восток, туда, где лежала страна Нузак, его матери, и Суминитика, его отца. Мики, конечно, пошел с ним. Ночи становились все более и более холодными. Звезды словно отодвигались в неизмеримые глубины неба, а луна над зубчатой стеной леса уже не бывала красной, точно кровь. Крик гагары стал неизбывно тоскливым, словно она горевала и плакала. А обитатели типи и лесных хижин втягивали ноздрями ледяной утренний воздух, смазывали свои капканы рыбьим жиром и бобровой струей, шили себе новые мокасины, чинили лыжи и сани, потому что стенания гагары говорили о неумолимом приближении идущей с севера зимы. Болота окутала тишина. Лосиха уже не подзывала мычанием лосят. Теперь над открытыми равнинами и над старыми гарями разносился грозный рев могучих самцов, бросающих вызов всем соперникам, и под ночными звездами огромные рога с треском стукались о рога, сшибаясь в яростном поединке. Волк уже не завывал, упиваясь собственным голосом. Хищные лапы теперь ступали осторожно, крадучись. В лесном мире вновь наступала пора отчаянной борьбы за жизнь.

И вот пришел ноябрь.

Наверное, Мики на всю жизнь запомнился день, когда выпал первый снег. Сначала он решил, что все белые птицы на свете вздумали одновременно сбросить свои перья. Затем он ощутил под лапами нежную мягкость и холод. Кровь побежала по его жилам огненными струйками, и он почувствовал то дикое, захватывающее упоение, которое испытывает волк при наступлении зимы.

На Нееву снег подействовал совсем по-иному, настолько по-иному, что даже Мики ощутил эту разницу и со смутным беспокойством ожидал, к каким это может привести последствиям. В тот день, когда выпал первый снег, он заметил в поведении своего товарища необъяснимую перемену: Неева принялся есть то, чего прежде никогда в рот не брал. Он слизывал с земли мягкие сосновые иглы и трухлявую кору сгнивших стволов. А затем он забрался в узкую расселину у вершины высокого холма и нашел наконец то, что искал, – глубокую, теплую, темную пещеру.

Пути природы неисповедимы. Она наделяет птиц зрением, о каком человек не может и мечтать, а зверям дарит чувство направления, недоступное людям. Неева, готовясь погрузиться в свой первый Долгий Сон, пришел в пещеру, где родился, в пещеру, из которой вышел ранней весной вместе с Нузак, своей матерью.

Тут еще сохранилась их постель – углубление в мягком песке, устланное слинявшей шерстью Нузак. Но эта шерсть уже утратила запах его матери. Неева лег в готовое углубление и в последний раз испустил негромкое ласковое ворчание, адресованное Мики. Как будто неведомая рука мягко, но неумолимо прижалась к его глазам, и, не в силах противиться ее приказу, он на прощание пожелал Мики «спокойной ночи».

И в эту ночь с севера, словно лавина, налетел пипу кестин – первый зимний буран. Ветер ревел, как тысяча лосей, и в лесном краю вся жизнь затаилась без движения. Даже в своей укромной пещере Мики слышал, как воет и хлещет по скалам ветер, слышал свист дробинок снежной крупы за отверстием, сквозь которое они забрались в пещеру, и теснее прижался к Нееве, довольный тем, что они отыскали такой надежный приют.

Когда наступил день, Мики направился к щели в скале и застыл в изумленном безмолвии перед зрелищем нового мира, совсем не похожего на тот, который он видел еще накануне. Все было белым – ослепительно, пронзительно белым. Солнце уже встало. Оно пускало в глаза Мики тысячи острых стрел сияющего блеска. Всюду, куда бы он ни посмотрел, земля казалась одетой в алмазный убор. Скалы, деревья, кусты нестерпимо сверкали в солнечных лучах. Вершины деревьев, отягощенные снежными шапками, пылали серебряным пламенем. Оно морем разливалось по долине, и не успевший замерзнуть извилистый черный ручей казался от этого особенно черным. Никогда еще Мики не видел такого великолепного дня. Никогда еще его сердце не билось при виде солнца с такой бешеной радостью, как теперь, и никогда еще его кровь не бежала по жилам так весело.