Броненосец
Шрифт:
— Я заверну его тебе, и можешь забирать, — предложил Иван, а потом повернулся и закричал наверх: — Петронелла! Шампанского, дорогая, — мы заключили сделку. Принеси-ка «Круг».
32. Философия страхования Джорджа Хогга.В чем смысл страхования, истинный смысл? — спрашивал нас Хогг. И мы отвечали, послушно вторя учебникам, что первая задача страхования — заменить неуверенность уверенностью в том, что касается экономических последствий разрушительных бедствий. Страхование создает чувство надежности в ненадежном мире. Значит, оно обнадеживает людей, да? — не унимался Хогг. Да, отвечали мы: может случиться нечто трагическое, катастрофическое, неприятное или раздражающее, но вот тут-то и предлагается утешение в виде оговоренной заранее суммы денег. Выходит,
Такая позиция, говорил тогда Хогг, в корне безнравственна. Она безнравственна, нечестна и лукава. Подобное понимание поощряет и подпитывает безмятежное представление о том, что все мы вырастем большими, будем счастливыми и здоровыми, влюбимся, заведем семью, будем хорошо зарабатывать, выйдем на пенсию, станем наслаждаться спокойной старостью и мирно умрем во сне. Все это — соблазнительная мечта, рычал тут Хогг, опаснейшая из бредовых фантазий! Все мы знаем, что в действительности жизнь никогда такой не бывает. И что же мы сделали? Мы выдумали страхование, которое дает нам ощущение, что у нас есть хотя бы полшанса, хоть какая-то зацепка, что если вдруг случится что-то плохое (не важно, мелкая неприятность или страшное несчастье), то у нас имеется некоторый заслон от внезапной катастрофы.
С другой стороны, продолжал Хогг, почему бы и изобретенной нами системе не обладать теми же свойствами, что и сама наша жизнь? С чего вдруг самому страхованию быть вещью надежной и незыблемой? Какое мы имеем право полагать, будто те законы неопределенности, что правят людским миром, людским поведением, всей человеческой жизнью, не распространяются и на эту искусственную выдумку, на эту подачку, изобретенную для того, чтобы смягчать удары злой судьбы и роковых неудач?
Хогг оглядывал нас, и глаза его сверкали презрением и жалостью. Мы не имеем права, произносил он торжественным тоном. Подобное отношение, подобный взгляд были глубоко и в корне нефилософичны. И вот здесь-то и появились мы — оценщики убытков. Нам выпала жизненно важная роль: мы стали теми людьми, кто напоминал всем остальным, что в этом мире нет ничего абсолютно надежного, мы стали жульническим элементом, фактором нестабильности в нарочито стабильном мире страхования. «Я застрахован — значит, можно успокоиться», — так мы любим рассуждать. Ничего подобного, говорил Хогг и тряс своим бледным пальцем. Когда мы оцениваем убытки, перед нами встает философский долг. Проводя свои расследования, мы подрываем и отвергаем все льстивые обещания вознаграждения. Мы осуществляем, на свой скромный лад, один из великих и непреклонных жизненных принципов: ничто не бывает надежным, ничто не бывает безопасным, ничто не свободно от риска, ничто не возмещается сполна. Ничто не вечно. Это благородное призвание, говорил он, — выходить к миру и выполнять свой долг.
Книга преображения
Оказалось, что Приддионз-Фарм в Монкен-Хадли — внушительных размеров вилла 1920-х годов, выстроенная из кирпича с примесью булыжника, украшенная декоративными элементами фахверка и шпилеобразными псевдоелизаветинскими дымоходами. Дом стоял посреди большого сада с лужайками, разбитыми на нескольких уровнях; от дома открывался вид на площадку для гольфа, на Грейт-Норт-роуд и на далекие крыши Хай-Барнета. И хотя Монкен-Хадли еще был частичкой огромного города, приютившейся на его северной окраине, — Лоримеру он показался игрушечной деревенькой: сельская зелень, суровый храм из тесаного камня — церковь Святой Девы Марии, — и почтенного вида и возраста особняк.
Приддионз-Фарм частично закрывали со стороны дороги густые кусты лавра и рододендрона, а рядом росли разнообразные деревья — кедр, каштан, клен, чилийская араукария и плакучий ясень, разбросанные в строго продуманном порядке по травянистым лужайкам и наверняка высаженные здесь когда-то тем самым богачом, на чьи деньги и был выстроен дом.
Лоример припарковал машину возле трех других, уже стоявших на посыпанной гравием ровной площадке перед
— Ублюдок вонючий! — проорал мужчина в розовых штанах Торквилу и побежал искать свой мячик.
— Ты мне должен тридцать фунтов, срань такая! — закричал в ответ Торквил, готовясь к следующему удару.
— Давай, давай, — азартно подначивала женщина. — И смотри, Торки, чтобы он наличными раскошеливался.
— Здорово веселитесь, — обратился Лоример к молодой женщине. Та обернулась и посмотрела на него безо всякого любопытства.
— Поттс, поздоровайся с Лоримером, — сказал Торквил. — Ну, будь умницей.
Лоример машинально протянул руку, которую та, после удивленной паузы, все-таки слегка пожала.
— Лоример Блэк, — произнес он. — Привет.
— А я Поттс, — ответила она. — Ты не любишь крокет? От Оливера никакого толка, совсем играть не умеет.
— А вот этот неуклюжий кретин — Оливер Ролло, — сказал Торквил, когда молодой человек в розовых штанах вернулся с найденным мячиком. — Лоример Блэк. Лоример учился в Гленалмонде вместе с Хью Абердином.
— Как там старина Хью? — спросил Оливер Ролло. Это был высокий, длиннорукий и довольно упитанный мужчина с румянцем на щеках, раскрасневшийся от короткой пробежки с нижней террасы. У него была крупная подвижная челюсть, густые и жесткие темные волосы; ширинка на розовых вельветовых штанах была расстегнута.
— Понятия не имею, — ответил Лоример. — Торквил с чего-то взял, что я с ним знаком.
— Ладно, мудозвон, твоя взяла! — сказал Оливер, и Лоример сразу сообразил, что тот обращается к Торквилу. Оливер бросил мяч на землю и замахнулся молотком.
— Раз уж ты решил помочиться у меня в саду, то сделай милость, по крайней мере, не выставляйся тут перед всеми! — попросил Торквил, указывая на ширинку Оливера. — Извращенец несчастный. Как ты только его терпишь, Поттс?
— Потому что он славный мальчуган, — проговорила Поттс голосом старой карги-кокни.
— Потому что у меня член — десять дюймов, — добавил Оливер.
— Размечтался, дорогуша, — презрительно отрезала Поттс, и они обменялись враждебными взглядами.
Из высокого «французского» двустворчатого окна, выходившего на лужайку для крокета, выскочила веселая женщина не первой молодости. Под ярким балахонистым свитером, украшенным синими звездами, угадывалась большая бесформенная грудь; сухие светлые волосы были перехвачены лентой. Щеки у нее шелушились и были покрыты чем-то вроде легкой экземы, а в уголке рта подсыхала язвочка от лихорадки. Зато улыбка у нее была теплая и искренняя.
— Вы, наверное, Лоример Блэк, — сказала она, крепко пожимая ему руку. — Я — Дженнифер… Бинни.
Сзади раздались вопли разочарования: Торквил упустил легкий удар.
— Твою-мать-твою-мать-твою-мать!
— Мальчики, — призвала к порядку Дженнифер-Бинни. — Не забывайте про соседей, ладно? А то распустили языки. — Она снова повернулась к Лоримеру. — Только что звонила ваша девушка со станции. Хотите, я за ней заеду?
— Простите… Кто звонил?
Прежде чем Лоример успел еще что-нибудь спросить, Торквил подлетел к нему и вцепился в плечо.
— Мы ее заберем, — быстро сказал он. — Пошли, Лоример.
Они сели в машину Торквила и поехали к Хай-Барнету. Торквил начал извиняться. Какой-то он возбужденный, отметил Лоример, суетливый и взвинченный, весь на взводе.
— Наверно, мне надо было раньше тебя предупредить, — неубедительно оправдывался тот. — Я просто не успел тебе ничего сказать. Подумал, мы как-нибудь всё уладим. Я сказал Бинни, что вы совсем недавно вместе. — Тут он сально ухмыльнулся. — Не беспокойся, вам не придется спать вместе.