Броненосец
Шрифт:
— Все по-честному, Майло, без поблажек. Я вот что предлагаю — давай я тебе продам свою «кортину».
— За сколько?
— За три куска.
— У меня уже есть машина, — ответил Лоример. — Что я буду делать с твоей «кортиной»? Тебе она нужнее.
— У меня есть новенький мотор — «ситроен». А «кортина» — это уже классика, Майло. Смотри на это как на вложение денег.
На экране телевизора появились немые изображения горящей африканской деревни. Солдаты-мальчишки размахивали перед камерой автоматами Калашникова.
Лоример потянулся за чековой книжкой.
— Трех тысяч достаточно?
Фил и Слободан переглянулись, будто говоря: «Черт, надо было больше просить!»
— А наличными не можешь — а, Майло?
— Не могу.
— А что, Фил, будут сложности?
— М-м. Да нет. Не выпишешь на имя моего отца? Энтони Бизли. Отлично. Потрясно, Майло, ты просто ас.
— Брильянт, — поддакнул Слободан. — Алмазный шейх.
Лоример протянул чек и сказал, стараясь, чтобы его голос не звучал смиренно:
— Вернете, когда сможете. Машину оставьте для фирмы. Найдите нового шофера, используйте ее, пусть работает на вас.
— Блестящая идея, Майло. Отлично придумано — правда, Фил?
— Вот почему, Лобби, он — настоящий джентльмен, а мы — мудилы несчастные. Отличная идея, Майло.
Он ехал на восток — Нью-Кингз-роуд, Олд-Черч-стрит, по набережной, вдоль вялой, безжизненной реки, впавшей в спячку между грязными берегами, мимо мостов Альберт, Челси, Воксхолл, Ламбет, — потом к Парламент-сквер со знаменитым дворцом, перегруженным архитектурными деталями и лепниной (главный объект неиссякающих желчных нападок Марлоба), и понемногу в его сознание закрадывалась одна немилосердная мысль: а откуда Слободан прознал, что он собирается сегодня заехать, и даже ухитрился подстроить встречу с Филом Бизли? Ответ: когда он, Лоример, позвонил матери, та сказала, что отцу плохо, и он незамедлительно приехал. Но отец выглядел так же, как всегда, или, по крайней мере, почти так же, несмотря на все эти громкие диагнозы относительно состояния его кишечника. А вся эта катавасия с бутербродами — мать и бабушка практически вытолкали его с кухни… Похоже было на то, что его обложили, обложили собственные родственники ради трех «кусков» — чтобы вытащить Лобби Блока из очередной передряги.
214. Лоример Блэк.Если хотите поменять имя, сказал адвокат, просто поменяйте его. Если многие называют вас или знают под вашим новым именем, значит, вы действительно, фактически и на деле, переменили имя. Будучи взрослым человеком, вы имеете на это полное право, как это наглядно демонстрирует нам пример многих знаменитых актеров и художников.
Но это показалось тебе слишком уж легким, слишком эфемерным. А как насчет документов? — спросил ты. Как насчет водительских прав, паспорта, страхового свидетельства, пенсионной карточки? А что, если тебе необходимо, чтобы во всех жизненно значимых официальных документах стояло твое новое имя?
Ну, в таком случае надо пройти формальные процедуры, ответил юрист. Требуется или одностороннее обязательство, или так называемая статутная декларация, заверенная адвокатом. Вы должны подать статутную декларацию как официальное свидетельство о смене имени.
Ты хотел именно этого: хотел, чтобы твое новое имя значилось во всех официальных записях, во всех компьютерных базах данных, в картотеках и телефонных книгах, в списках для голосования, в паспорте и книжке жилищно-строительного кооператива. Только так можно было обрести свою новую личность. Твое прежнее имя стирается, становится вымирающим видом, а затем и вовсе исчезает с лица земли.
Вот что занимало все твои мысли в ту пору, когда ты так внезапно вернулся из Шотландии. Нужно установить ясный и четкий водораздел, совершить раскол. Миломре Блок не исчезнет бесследно — он будет продолжать незаметно жить, его будет знать лишь горстка людей в одном из уголков Фулэма. Но для остального мира он перестанет существовать: уж об этом позаботится твоя статутная декларация, отныне ты с полным правом превратишься в Лоримера Блэка.
Ты внезапно возвратился из Шотландии, сменил имя и изменил свою жизнь, а потом обнаружил, что отец заболел.
Он лежал в постели — с посеревшей кожей, с неухоженной бородой. Он казался седее и полнее, чем ты его помнил.
— Что с тобой случилось, отец? — спросил ты. — Ты переутомился?
— Мне все кажется, я угасаю, — ответил тот. — Все как в тумане. И шум тоже — шум перестаю слышать. Я чувствую усталость. Наверно, у меня вирус.
— Ну, не переживай, пап.
— Ты дома, Майло. Все в порядке?
— Мне нужна работа, папа. Мне нужна твоя помощь.
— А что бы ты хотел делать? «Ист-Экс» уже не тот, что прежде. Ты бы мог вместе со Слободаном работать, с машинами.
— Мне нужно что-то другое. Что-то надежное. Что-то рядовое. — Вот о чем ты тогда думал: с девяти до пяти, с понедельника по пятницу, какой-нибудь офис, все устойчиво, анонимно, все рутинно, серо, тихо. Ты думал: бухучет, банк, гражданская служба, продажа по телефону, кредитный контроль, менеджер-ассистент, подбор кадров…
— Ты только скажи, Майло, у меня много друзей. Я найду тебе работу. Но только быстро, ладно? Мне кажется, я уже не здоровый человек. Где бы ты хотел работать, Майло?
И ты ответил, совершенно непроизвольно:
— В страховом деле.
Книга преображения
Лоример припарковался на многоярусной стоянке неподалеку от Друри-Лейн и там пять минут неподвижно сидел в машине, собираясь с мыслями, повторяя про себя заготовленные фразы и отрабатывая верные модуляции. Потом он надел другой галстук — шелковый, но очень скромный, поддел под пиджак жилет и переобулся, сменив мокасины с кисточками на башмаки со шнуровкой. Наконец, последний штрих — он заново причесался, проведя пробор чуть левее. Большинство этих маленьких значимых черточек остались бы незамеченными для 99 % людей из тех, кого он знал; а оставшийся 1 %, который, не задумываясь, отметил бы их, счел бы сие нормальным, а потому совершенно обычным. Собственно, этого он и добивался: мельчайшие изменения внешнего облика предназначались прежде всего для него самого, они были призваны успокоить его, дать ему уверенность. Все эти детали служили ему своего рода броней, и теперь, облачившись в эти почти незримые доспехи, он готов был броситься в бой.
Вместительный угловой офис Джонатана Л. Гейла выходил на Холборн, из него открывался вид на собор Святого Павла и на россыпь высоких башен Сити, торчавших на дальнем плане. Сегодня выдался более свежий денек, и по голубому небу плыла целая флотилия облаков. Лоример повернул голову, и в этот миг сквозь высокое окно мелькнул солнечный зайчик.
— Вы не поверите, — говорил Гейл, рассекая воздух ребром ладони, — я ведь сам себе собираюсь испортить вид из окна. Наш новый корпус перекроет почти три четверти купола Святого Павла… — Он пожал плечами. — Внушительное здание, надо сказать.
— По-моему, Рен все-таки непревзойденный мастер, — заметил Лоример.
— Кто? Да нет, я говорю про наше новое здание. — И он с гордостью сообщил имена архитекторов из нанятой им фирмы, о которых Лоример никогда не слышал.
— Ну, вы же всегда можете переехать в другое место, — предположил Лоример.
— Коне-е-е-ечно. Может, хотите кофе, чаю, минеральной воды?
— Нет, благодарю вас.
Джонатан Гейл уселся за стол, стараясь при этом не помять пиджак. Это был довольно красивый мужчина лет пятидесяти с лишним, с легким бронзовым загаром и редеющими каштановыми волосами, приглаженными назад. Лоример успокоился: Гейл принадлежал к 99 %, так что он даже перестарался. И вынес свой вердикт: Гейл, пожалуй, тоже излишне хорошо одет. Костюм с Сэвил Роу — да, только слегка узковат в талии, лацканы немного широковаты, задние клапаны длинноваты. А эта синяя рубашка ярко-кобальтового оттенка, с белым воротником и манжетами, с красным, цвета почтового ящика, галстуком, выглядели слишком уж кричаще; вдобавок — ботинки из незнакомой пупырчатой кожи (мамба? игуана? комодский дракон?) с острыми мысками. Все это явно изобличало дендизм — самый страшный порок по шкале Ивана Алгомира, претенциозность худшего пошиба. Часы слишком бросались в глаза — тяжелые, золотые, они торчали вверх на полдюйма от запястья и демонстрировали множество циферблатов и заводных ключей. Сверившись с этим хронометром, Гейл высказал кое-какие замечания относительно того, почему задерживается Франсис. Вскоре тот появился, принося извинения.
Франсис Хоум, человек с оливкового оттенка кожей, был одет в зеленый («долларового» оттенка) костюм, какие удается носить только французам или итальянцам. У него были темные курчавые волосы и золотая цепь на правом запястье. От него едва уловимо пахло каким-то хвойным или кедровым одеколоном или лосьоном после бритья. Кто он — киприот? Ливанец? Испанец? Египтянин? Сириец? Грек? Лоример по себе знал, что существует очень много типов англичан.
Лоример пожал руку с золотой цепью.
— Мистер Хьюм, — старательно выговорил он. — Здравствуйте. Я — Лоример Блэк.
— Омэ, — проговорил тот с легким гортанным призвуком в начале слова. — Конечная гласная произносится.
Извинившись, Лоример произнес его имя правильно. Был заказан и принесен кофе, и они начали переговоры.
— Этот пожар нас просто уничтожил, — сказал Гейл. — Мы в шоке. Правда, Франсис?
— Для нас это серьезная неприятность. Для наших дел его последствия… как бы это сказать…
— Катастрофичны.
— Именно, — подтвердил Омэ. У него был легкий акцент — псевдоамериканский, подумал Лоример. — Иск уже предъявлен, — продолжал Омэ. — Полагаю, что все в порядке, — добавил он, прекрасно зная, что все далеко не в порядке.
— Боюсь, что нет, — грустным тоном сообщил Лоример. — Выяснилось, что пожар в «Федора-Палас» был устроен намеренно. Это был поджог.
Гейл и Омэ пристально поглядели друг на друга: глаза просто источают неподдельную тревогу, отметил Лоример.
Он продолжил:
— Поджог устроили ваши субподрядчики — Эдмунд и Ринтаул, потому что хотели избежать выплаты штрафа за просрочку. Разумеется, сами они всё категорически отрицают.
Удивление Гейла и Омэ возрастало. Лоример догадывался: они хотят дать волю словам, начать ругаться и кричать, но какая-то интуитивная глубочайшая осторожность не дает им рта раскрыть. Они снова поглядели друг на друга, будто дожидались какой-то недостающей подсказки: атмосфера в комнате делалась мрачновато-серьезной, ставки росли каждую секунду.