Бронепоезд. Сталинская броня против крупповской стали
Шрифт:
Бригаде еще повезло. Сработай мина под следующей, третьей, парой колес, разбило бы топку и пар с кипятком хлынули бы в будку.
Взрывом бригаду оглушило. Василия немного контузило – мина была с его стороны. Из ушей помощника текла кровь.
Теплушка на рельсах устояла, ведь состав только тронулся и шел со скоростью пешехода.
– Это что было? – прокричал Виктор.
– Откуда мне знать? Взрыв!
Никто не понял сначала – снаряд ли прилетел издалека, бомба упала? Про мину и не подумали, ведь впереди паровоза неповрежденной
Из кабины паровоза выбрались через левую дверь. Паровоз имел правый наклон, и люди опасались, что он может в любой момент рухнуть и придавить их.
Даже в темноте Сергей, разглядев паровоз, ужаснулся. Железо котла было разорвано пополам, как кости, торчали трубы, журчала вода. Рама, мощная и крепкая, была скручена взрывом, как конфетный фантик. Было понятно – паровозу конец, никаким ремонтом его не восстановить! И счастье, что сами уцелели.
Сергею стало обидно. Контрольная платформа цела, теплушка – тоже. Тендер и тот цел! А паровоз в утиль. Да еще и путь загородил. Теперь его или саперам подрывать, или другим паровозом под откос сталкивать. У него едва слезы из глаз не потекли. Он сжился с паровозом, как с живым существом, сколько лет на «Эрке» отработал. И вот теперь «безлошадный». Конечно, он будет числиться в бронепоезде, вполне вероятно, в боевой части. Но кем? Подносчиком снарядов? Военным специальностям он не обучен, стрелять только из винтовки умеет. К тому же машинисты в дивизионе бронепоездов, как и на гражданке, пользовались уважением. Все эти мысли вихрем пронеслись у него в голове.
Виктор подошел, обнял.
– Не печалься. Главное – сами живы. А железяку тебе другую дадут.
– Сам ты железяка! – Сергей двинул плечом, сбрасывая руку Виктора. – Я с этим паровозом столько дней и ночей провел, проехал… – Сергей не закончил фразу. Для него потерять паровоз – как друга закадычного. Но разве Виктор поймет? Он кочегаром без году неделя, для него паровоз – тяжелая и грязная работа, не более.
Сергей стоял в растерянности. К нему подошел командир отделения ремонтников-путейцев, сержант Рябоконь.
– Да ты не убивайся так, механик. Понимаю, жалко машину. Там война идет, люди тысячами гибнут. А машинку новую дадут, еще краше будет.
– Такой уже не будет. Я на этой каждый винтик знал.
– Я на «чугунке» двадцать лет, сочувствую. А сейчас что делать будем? Миной этой в бронепоезд метили, считай, ты удар на себя принял, важную боевую часть для страны сохранил.
– Что делать? – в растерянности повторил Сергей. – Наверное, к Горбачеву идти. Туда бронепоезд прийти должен, мы путь проверить должны были.
– Пока мы назад не вернулись, бепо в нашу сторону не выпустят, ждать будут.
– Мы километров на двадцать отъехали. Пешком к утру вернемся, – сообразил Виктор.
– М-да, верно.
Неожиданно Рябоконь хлопнул себя по лбу:
– Нас же пятнадцать человек – вместе с паровозной бригадой!
– И что?
– Будем толкать теплушку, тут с километр ровного пути. Потом легкий уклон пойдет, но он длинный, километров пять. Как ветер проскочим, все легче.
Они посомневались: ну а какой выход? Только пешком.
Отцепив теплушку от тендера, уперлись в нее плечами. Понемногу теплушка поехала.
Метров через триста они выбились из сил и остановились передохнуть. А когда отдышались, стали толкать спиной. И то ли привыкли уже, то ли невидимый пока глазу уклон пошел, только толкать стало легче. Парни повеселели, а теплушка тем временем стала набирать ход. Ее уже и толкать перестали, а вагон катится.
По одному по лестнице они забрались в теплушку. Последний уже вскакивал на хорошем ходу, за руки втащили.
Непривычно было: колеса на стыках постукивают, ветерок в распахнутые двери врывается, остужая разгоряченные лица и тела, а ни паровоза, ни мотора нет, впрочем, как и тормозов. Неуправляемая рельсовая торпеда.
Один из ремонтников взял сигнальный рожок – у всех путейцев, стрелочников такие есть – и стал дуть в рожок. Зазевается кто на путях – под вагон попадет. Хоть так оповестить о грозящей опасности можно.
Странно было так ехать, непривычно.
Уклон оказался длиннее, чем говорил Рябоконь. Потом пошла ровная площадка. Вагон проехал по инерции еще немного и встал.
– Тормозные башмаки на рельсы! – приказал Рябоконь, а потом обратился к Сергею: – Кого посылать в Горбачево будем?
– По мне – так хоть все идем.
– Нельзя. У меня в теплушке инструменты, местные живо разберут.
– Тогда мы идем всей бригадой, у нас уже ничего нет.
– Не забудь сказать о теплушке на рельсах, в темноте запросто напорются.
– Не забуду.
Они пошли пешком. Ночь, по шпалам идти неудобно. То споткнешься, то между шпалами на гравий ступишь. Вроде бы и приловчились, но все равно шли часа два с половиной.
Впереди раздался ритмичный металлический стук.
– Ручная дрезина едет, – тут же определил кто-то.
Без команды бригада бросилась в кювет: – слишком свежи еще были впечатления о встрече с немцами.
Но это оказались наши. Они поняли это, когда до появления дрезины осталось метров пятьдесят – по русскому матерку, хорошо слышимому в ночном воздухе.
Выбравшись на рельсы, бригада закричала:
– Стой!
Дрезина медленно подкатила и остановилась. Это были бойцы с бронепоезда.
– О! А нас послали узнать, куда вы запропастились, – обрадовался боец.
– Как видишь, пешком топаем. Взорвали наш паровоз.
– Да ну! Вот дела! А бепо в Горбачеве стоит, под парами.
– Везите нас на станцию.
Кое-как паровозники умостились на маленькой двухместной дрезине. Хорошо еще, что на рельсах ухабов нет, иначе не удержались бы. Ехали стоя, держась друг за друга.
И вот последний поворот, колеса простучали по стрелке. Впереди показалась громада бронепоезда.