Брошенное королевство
Шрифт:
Глорм опасался разговора с Тевеной по крайней мере так, словно она была его матерью, а он — непослушным сорванцом, который здорово набедокурил. Однако эта некрасивая женщина с капризным ртом умела укротить и осадить любого. Многие годы Басергор-Крагдоб мог проявить свое недовольство Армой, мог даже сурово на нее прикрикнуть. Она была лишь его подчиненной. Но в отношении Тевены он позволил себе подобное один-единственный раз. Шли годы, а он до сих пор при воспоминании о том событии чувствовал себя обруганным мальчишкой.
Сейчас он знал, что скажет ему Тевена. Она пришла, потому что он об этом попросил, но было совершенно очевидно, что она думает о предпринятой авантюре.
И тем не менее она ничего не сказала. Вообще ничего, ни
Обильный и вкусный обед имел мало общего со вчерашним ужином, когда все говорили обо всем, обмениваясь шутками и едкими замечаниями. Хозяин не мог избавиться от ощущения вины, что бросает друзей; он поступил правильно и знал об этом, но на самом деле его поступок являлся всего лишь меньшим злом, ибо чьи-то надежды он вынужден был не оправдать — и не оправдал. Алия чувствовала себя в долгу перед своими гостями, хотя ничем не была им обязана. Наконец, сами гости — по крайней мере, главный из них — тоже чувствовали себя скованно, поскольку за прощальным (именно прощальным, увы…) столом не было общего «мы», только «вы» и «мы». Непроходимая граница, разделившая судьбы.
Глорм покинул дом старого друга — дом, которому втайне завидовал — с едва скрываемым облегчением.
Скверная дартанская дорога — собственно, почти тропинка — порой едва маячила среди травы; в этом краю не было хороших трактов, как в Армекте. Большие города связывались дорогами, но до таких деревень, как Делона, добирались по бездорожью. Отряд из четырнадцати всадников распался на группы и группки, рассеялся, из-за чего казался вдвое более многочисленным. Помрачневшая Энита нашла себе подругу в лице молодой телохранительницы Тевены; дартанские искатели приключений держались вместе, доверив слугам опеку над вьючными животными. Во главе отряда ехали два командира — поскольку, хотя никто этого не говорил, с первого мгновения было совершенно ясно, что каждое слово ее благородия значит без малого столько же, сколько слово Басергора-Крагдоба.
Энита с трудом сдерживала любопытство, хотя и умела его со свойственным невольницам старанием скрывать. Спутница и давняя подруга ее командира была первой женщиной «оттуда» — из Громбеларда, из «старых времен», из узкого круга доверенных людей властителей гор. Делен показался Эните неинтересным… впрочем, он был мужчиной. Но Тевена? Далеко не рядовая, даже более того, совершенно исключительная женщина. В других, совсем других обстоятельствах… например, в дартанском невольничьем хозяйстве… девушка вроде Эниты мысленно молила бы все силы мира, чтобы принадлежать такой, как она; чтобы удивительная, высокомерная и гордая госпожа захотела выложить за нее круглую сумму золотом. Принадлежать пустоголовой дартанской красотке, от которой следовало тщательно скрывать собственные знания и проистекающее из них чувство превосходства, — было кошмаром для каждой дорогостоящей невольницы из хозяйства. Госпожа Тевена наверняка не относилась к пустоголовым посредственностям. Однако сейчас Энита испытывала к ней непонятную неприязнь, а может быть, даже враждебность. Не отпускало странное чувство, что ее благородие — не союзник, но… если даже не противник, то по крайней мере помеха на пути Глорма и Рбита, этих прекрасных воинов. Новоиспеченная телохранительница Басергора-Крагдоба со старательно скрываемой неприязнью смотрела в спину ехавшей впереди женщины, непоколебимо убежденная в том, что эта женщина в отряде совершенно лишняя. Неизвестно, что она сейчас говорила своему спутнику.
Тем временем Тевена готова была болтать почти о чем угодно, только не о том, чего ожидал Глорм. Сплетни из столицы, распоряжения молодой королевы, ее увлечения, новинки в мире моды — все это, казалось, поглощало ее без остатка. Наконец Глорм не выдержал и прямо спросил о том, что его интересовало, поскольку странная забава успела ему надоесть.
— Жаль, что здесь нет Рбита, — с легкой иронией ответила она. — Он посмотрел бы на тебя так, как умеет смотреть только кот… Не жаль языка? Ты ведь знаешь, что я скажу, а я знаю, что ты это знаешь.
— Ясное дело, мы оба это знаем. Но ни ты, ни я — не кот. Я хочу услышать, что у тебя есть мне сказать, поскольку молчание меня утомляет. А тебя нет?
— Вовсе нет. Я молчала всю жизнь. Если бы я хотела говорить обо всем, что у меня лежит или лежало на душе, тебе от меня не было бы никакой пользы, Глорм.
— У тебя никогда не бывает сомнений? Никогда не хочется кому-то довериться?
Она пожала плечами и, помолчав, сказала, глядя прямо перед собой:
— Что ты хочешь от меня услышать? Годы спустя я встречаю человека, который везет больше военного снаряжения, чем я смогла бы унести. И о чем хочет говорить этот человек? О сомнениях. О чем он спрашивает свою спутницу? Хочется ли ей кому-то довериться. А что он заявляет до этого? Что молчание его утомляет. Кто ты такой? — ни с того ни с сего спросила она.
Он не ответил.
— Я обменялась письмами с Деленом, — продолжала она, — и сказала сыну: вот это приключение! Доверяю ли я кому-нибудь? Да, иногда. Я доверилась Ивину. Он просил, чтобы я от его имени выразила тебе уважение и пожелала удачи, — добавила она.
— Обними его от меня. Он уже почти мужчина, — заметил Глорм.
— В самом деле, почти. Ему двадцать два года.
Крагдоб нахмурился.
— Двадцать два года, — повторил он. — Вейна…
— Она уже женщина. Не может усидеть дома, самое позднее через год выйдет замуж.
Оба помолчали.
— Я доверилась Ивину и сказала: вот это приключение! — снова заговорила она. — Пока я ехала к Делену, я испытывала только радость. Свободна! Как никогда прежде. Потом я ждала Рбита и тебя. Знаешь, о чем мы говорили с Деленом?
О детях. Когда появился Рбит, мы разговаривали и о тебе. Наконец ты приехал. Приключение? Я тебя провожаю, — неожиданно заявила она. — Только часть пути. Потом сделаю одно из двух, от тебя зависит, что именно. Либо вернусь домой, либо сверну в Рапу, сяду на какой-нибудь корабль и поплыву в Лонд. Мне очень хотелось бы увидеть Арму. Поговорить, похвастаться домом, детьми… Такое вот женское хвастовство, — с ироничной улыбкой пояснила она. — У Армы всегда было столько всего, чего не хватало мне. Теперь у меня есть все, а у нее нет ничего. Мне хочется с глубокой женской заботой спросить: «А ты, Арма? У тебя все так никого и нет?» Я знаю, что нет. Просто прелестно.
— Тева… Что ты несешь?
— Я говорю, что здесь мне нечего делать. Куда ты меня тащишь? В какую-то захваченную разбойниками пустыню? Что мне там делать? Если я возьму в руку топор, то уроню его себе на ногу, я не умею стрелять и за всю жизнь никого даже не ударила. Я оставлю тебе мою телохранительницу, тебе от нее будет больше пользы, чем от меня. Глорм, дело не в том, удастся ли тебе задуманное или нет. Об этом мы вообще не говорим.
— Ты считаешь, что не удастся, — подытожил он.
Она потянулась к лошадиной гриве и ухватила двумя пальцами прядь волос.
— Я считаю, что тебя нет. Большой дартанский воин наслушался легенд о короле громбелардских разбойников и вообразил, что сумеет воплотить легенды в жизнь. Но это только легенды. Нет никакого дождливого королевства, есть только земля подонков, среди которых можно бегать с мечом в руке. Без Вечной империи нет Басергора-Крагдоба, нет и никогда не будет. Нужны легионы для поддержания порядка и урядники трибунала для преследования преступников, ибо только тогда появятся купцы, у которых можно вежливо попросить выкуп, ремесленники, которые заплатят вождю разбойников дань, корчмари, которых он вынудит купить себе «охрану». Всего этого нет, это давно умерший миф. Кто ты такой, рыцарь? — снова спросила она. — Куда ты едешь? Ты сумеешь восстановить в Громбеларде империю Кирлана? И о чем ты меня спрашиваешь? Удастся ли? А что удастся, Глорм, скажи? Восстановить Вторую провинцию? Это задача для Армы, не для тебя. Может, подождешь лет десять-пятнадцать?