Брошенное королевство

Крес Феликс В.

Это было уже второе признание собственной ошибки. Глорм решил, что если сидящий перед ним кот признается в третьей, то нужно будет прервать разговор и в самом деле дать ему отдохнуть. Ибо омолодить вряд ли удастся.

Рбит ни в чем больше не признавался. По-кошачьи коротко, но ясно, он рассказал обо всем, что случилось в Лонде. Глорм слушал, не прерывая даже словом. Лишь под самый конец он переспросил:

— Так она отпустила старика или нет?

Он имел в виду отца. Которого поколотил бы не раздумывая, при первой же возможности.

— Даже больше, чем отпустила, ибо, вопреки фактам, отказалась вынести приговор, рискуя всем, вплоть до потери поста. —

Рбит пересилил себя и перестал выдавать Глорму по несколько слов. — Его оправдание должно было стать чистой формальностью, но появились свидетели, и не какие попало, а шпионы трибунала, наблюдавшие за твоим отцом и княжной Ридаретой. Один из них давал показания по собственной воле, дерзко и отважно. Это очень сильный человек, способный открыто заявить, чем он руководствуется. А руководствовался он личной обидой, в чем не так-то легко признаться. На это способен кот, но человек — редко. Я охотно бы взял его к себе на службу, но он, похоже, по-настоящему искренне предан Вечной империи, хотя об этом и не говорил. На других свидетелей указал именно он, но они, напротив, лишь пресмыкались перед Армой, говорили правду, но постоянно при этом твердя о «благе государства». Арма, о чем мне известно из уст твоего отца, так же, как, впрочем, и обо всем разбирательстве, пренебрегла этими свидетельствами, приказала немедленно освободить подсудимого и обеспечила ему сопровождение собственных гвардейцев, чтобы он мог незамедлительно и беспрепятственно покинуть Имперский квартал. В данный момент ее положение весьма шаткое, ибо вследствие столь очевидных злоупотреблений почти вся власть перешла в руки второго наместника. Представитель не может лишить ее должности, но был послан доклад в Кирлан.

— Из этого следует, что ты разговаривал не с тем человеком. Завтра трибуналом в Лонде будет руководить кто-то другой.

— Еще до всего этого, — объяснил Рбит, — Арма послала письмо императрице. Это жалоба на представителя, который пытался втянуть ее в скандал. Арма утверждает, что императрица наверняка поверит ее письму и, соответственно, воспримет доклад представителя о судебных злоупотреблениях как продолжение той же игры. Императрица Верена знает Арму и наверняка не поверит, что наместница в самом деле наделала столько глупостей. Скорее она увидит в этом отвратительную интригу брата, которого нисколько не уважает. Так утверждает Арма. Если она выиграет, ее позиция укрепится, вместо того чтобы ослабнуть. Все урядники трибунала наперегонки будут ластиться к начальнице, которую ненадолго покинули, а представителю с тех пор придется искать действительно серьезные доказательства, желая обвинить ее в малейшем проступке.

— Ясное дело, — подытожил Глорм. — Я лишь на мгновение усомнился в Арме, и уже об этом жалею.

— Тевена умерла, — сказал Рбит.

Глорм молчал, ошеломленный услышанным.

Рбит описал подробности, которые до этого опустил, желая сжато изложить основные события.

— Очень неприятных друзей нашел ты себе на Агарах, — наконец сказал он.

Крагдоб молчал. Усталый Рбит не собирался ему мешать.

— Ты этого не поймешь, — проговорил наконец Глорм, вставая и идя к стене, на которой, похоже, заметил какое-то пятно, после чего поскреб его ногтем. — Раладана не обвиняет даже Арма. А Риди… Риди — это просто зараза. Нужно ее избегать, и все. Вместо этого кто-то притащил ее в Лонд, тот, кого я просил хорошо подумать. Что ты теперь скажешь? Что я очень неприятного отца нашел себе на Агарах?

— Я действительно не понял. Убей отца, если он стоит у тебя на пути, — безразлично ответил кот. — Но заразу тоже нужно

убить, если только это возможно.

— Да, тут ты, похоже, прав. Что касается заразы — ясное дело. Но эта зараза — все, что необходимо моему другу, ибо Раладан — друг, может быть, последний, которого я обрел за свою жизнь. И потому, если я даже когда-нибудь убью эту заразу, то мне придется вместе с ней убить и друга. А виноват во всем один старый дурень, по непонятным причинам именуемый мудрецом. И снова скажу: если ты даже знаешь и понимаешь, что значит быть чьим-то отцом или сыном, то наверняка этого не почувствуешь.

— Ладно, Глорм, это уже в самом деле чересчур людской разговор, даже для кота, который все же может приспособиться… Я не отправлюсь прямо завтра на Агары, но если встречу когда-нибудь твою Риди, то лишу ее второго и последнего глаза. Раладана я знаю, но он никогда не был моим другом, и я ничем ему не обязан. А Тевене — наверняка.

Рбит поднялся и поочередно вытянул лапы, разминая кости и мышцы.

— Сейчас я иду спать и собираюсь ничем другим не заниматься восемь дней.

— Почему именно восемь?

— Потому что через два или три дня сюда доберутся наши гвардейцы, которых одолжила Арма. А ровно через девять дней тот отряд переодетых появится в горном убежище, и эти трое смогут нас туда отвести. Это в дне пути отсюда.

— Ты собираешься туда идти?

— Не знаю. Решу через восемь дней.

— Наверное, достаточно будет послать группу солдат с хорошим командиром?

— Наверняка. Решу через восемь дней. Где Лучка? Выздоровела?

— Умерла.

Рбит на мгновение наклонил большую голову.

— Мы очень плохо поступили, позволив ей остаться в горах, — сказал он. — Эта девушка заслуживала лучшей судьбы, Глорм.

— Знаю, Рбит. Я пытался ее спасти, но было… как обычно, слишком поздно.

Кот не стал спрашивать, что означает «как обычно».

То, что Тевены нет в живых, Басергор-Крагдоб по-настоящему осознал только посреди ночи. Его разбудила стучавшая о стену ставня, он встал и прикрыл ее. Потом долго лежал, восстанавливая в памяти хриплый голос большого кота. Несколько слов, в которых был заключен еще один конец.

Не стало некрасивой женщины, которая когда-то столь тепло обнимала его голову…

Следовало ли написать об этом Ивину? О том, что нет больше Тевы, чьей-то матери, чьей-то подруги… Написать или в очередной раз отвернуться, ибо это уже не его дело?

Он решил, что все же напишет. И написал бы — но не успел.

26

Басергор-Крагдоб даже и не думал продираться через заливаемые дождем горы к каким-то мерзким пещерам, где он мог обнаружить два десятка незнакомых детин, готовых зарезать любого. Еще сидя на Агарах, он объяснял княжне Ридарете, что не для того существуют вооруженные отряды, чтобы каждого врага резать лично. Никто его никогда не спрашивал, но (насколько же это не соответствовало мрачной легенде, которая его окружала!) он не любил убивать.

Он любил чувствовать собственную силу, но сила эта выражалась во власти над другими. Он убивал, когда считал нужным, само сражение тоже доставляло ему не сравнимые ни с чем ощущения, но при наличии выбора он выбрал бы поединок на дартанской арене. И не признался бы в этом, поскольку турниры считались чем-то смешным, хотя на самом деле такими не были. Каждый мог там погибнуть — но, соответственно, не каждый должен был убить побежденного противника, что в горах являлось правилом и необходимостью. И необходимость эта никогда не радовала Короля Тяжелых гор.