Бросок из темноты
Шрифт:
Егор застыл, слушая старательно делавшего свою работу политрука стрелкового полка, пытаясь уловить что-нибудь новое для себя. Козлов замер у него за спиной и, привычно открыв рот, тоже вникал в услышанное в полной тишине, не прерываемой ничем, кроме доносящихся из траншейных коридоров голосов солдат, не привлеченных к участию в политзанятии.
– Уже завтра наступает новый, сорок третий год! – громогласно вещал политработник, изредка откашливаясь. – Враг не дремлет, товарищи. Он наверняка предпримет какую-нибудь провокацию на нашем участке, думая, что мы с вами празднуем. Он считает, что мы все тут расслабились, запаслись самогоном и уверены в своей силе
– Так я и думал, – тихо, почти шепотом произнес Егор, немного повернув голову к Козлову, – сегодня до темноты будем наблюдение вести за передним краем, а завтра наверняка в ночь за языком группа пойдет. Наши командиры думают, что фрицы не на передовой сидят в полной боевой готовности, а в тылу пьянствовать будут, Новый год встречать. Вроде бы как легко можно будет хорошего немца в плен взять, да еще и офицера.
Ворчливость не была свойственна красноармейцу Щукину. Просто по прибытии на передний край, к линии фронта, он начал, как и остальные, ощущать в себе некоторую нервозность, которая должна была скоро пройти, сменившись на равнодушие к себе. Это произойдет через несколько дней, когда он услышит взрывы и привыкнет к шуму боя, обстрелам, ударам и бомбежкам. Только тогда в сердце каждого бойца на передовой наступит покой, пройдет жжение в груди, исчезнет чувство животного страха, придет спокойный сон, который невозможно будет прервать даже звуками пушечной стрельбы. Организм приспособится, привыкнет, пройдет адаптацию. Каждый свыкнется с постоянным присутствием смертельной опасности, все время находящейся где-то рядом, и будет почти спокойно воспринимать изуродованные тела погибших солдат, которые еще некоторое время назад вызывали бы у него только ужас.
Дождавшись, когда политзанятие закончится, Щукин с Козловым просочились сквозь толпу скопившихся в траншеях солдат и добрались до первой линии обороны, где наткнулись на ожидавшего их командира своего взвода, уже занявшего для разведчиков одну из тесных стрелковых ячеек.
– Что так долго? – отвлекся на прибывших взводный, оторвавшись от наблюдения в бинокль за передним краем противника.
– Политрук стрелкового полка немного задержал, товарищ лейтенант, – выкрутился Егор и, чтобы не провоцировать командира на дальнейшие расспросы о причинах опоздания, сам прильнул к узкому проему в земляном бруствере, за которым открывался обзор вражеской стороны.
– Вот ваш сектор, – утвердительно произнес взводный, открывая планшет и демонстрируя аккуратно выполненную копию карты на желтом и сильно измятом листе бумаге.
Он приложил кончик карандаша к отметке в середине изображения и кивком указал на это место на открытом просторе, что простилался далеко за рекой, находившейся внизу, под горой, где проходил передней край обороны. Потом переместил грифель вправо и остановил руку на следующей отметке, снова кивнув вперед, где виднелось в качестве ориентира большое раскидистое дерево с наклонившейся к земле длинной веткой, срубленной, вероятнее всего, большим осколком не то мины, не то снаряда.
– Понятно, товарищ лейтенант, – твердым голосом ответил ему Егор.
– Через полчаса артиллеристы начнут проводить пристрелку реперов, – продолжил командир, глядя прямо в глаза бойца. – Внимательно смотрите на результаты каждого отдельного попадания снаряда, на предмет поражения им случайной цели. А также фиксируйте все возможные ответы со стороны
Егор, привыкший к отсутствию лишних слов в общении разведчиков во время пребывания на передовой, кивнул в ответ.
– Бумага и карандаш у вас есть, чтобы записать, если что? – спросил лейтенант, закрывая.
– Мне он не нужен. Я привык полагаться на память. Все запомню. – Взгляд Егора словно подтвердили твердость его слов и уверенность в себе.
– Вы, Щукин, опытный в таких делах. Ребята мне рассказывали, что вы способны увидеть то, что другие не замечают. Поэтому именно вас я назначил сегодня на этот участок. Заодно и Козлова приучайте. Пусть привыкает. Нечего ему вечно в нарядах сидеть. – Лейтенант бросил демонстративный взгляд на стоящего в полном непонимании происходящего вокруг него новичка взвода, выдавая тем самым Егору давно мучающий разведчика вопрос о причинах зачисления столь нерадивого бойца в их подразделение.
Егор еле заметно ухмыльнулся, теперь окончательно понимая для себя, что и взводный прекрасно видит всю нелепость пребывания столь нерадивого солдата в разведке, куда зачисляют добровольцев, да и то после одобрения их кандидатуры опытными командирами или испытания в боевой обстановке. Или направляют наиболее отличившихся солдат, личные качества которых больше соответствуют службе в подразделениях разведчиков. Самому Егору пришлось пройти сначала испытание передовой, чтобы потом, предварительно тщательно взвесив свои шансы, стать добровольцем и самому проситься о зачислении в полковую элиту. Да и то почувствовать себя настоящим бойцом взвода артиллерийской разведки, куда он был направлен проходить дальнейшую службу, он смог только после крещения возле вражеской передовой, где показал свой характер и способность быть настоящим разведчиком.
После ухода лейтенанта Козлов расслабился и, потеряв всякий интерес к происходящему вокруг, опустился на дно окопа, сел на корточки и начал играть с маленьким камушком, подобранным где-то под ногами.
– Как же тебя такого к нам направили? – снова процедил сквозь зубы Егор, глядя сверху вниз на сидящего на мерзлой земле товарища. – Кому из штабных ты так приглянулся? Десять классов, два ранения, и то не в бою. Посчитали тебя обстрелянным и даже опытным? А на самом деле солдат из тебя абсолютно посредственный!
Козлов привычно пожал печами, словно начал вполне нормально воспринимать насмешки и критику в свой адрес.
– В пехоту тебя перевести – убьют в первом бою или ранят. Не выживешь ты там, – размышлял вслух Егор, продолжая смотреть жалостливыми глазами на товарища. – Попробую уговорить взводного, чтобы к артиллеристам перевели или в обоз. Да и то: или снаряд уронишь, или на посту уснешь!
– Я не спал никогда на посту! – недовольно заворчал в ответ Козлов, начав копаться в кармане ватника, чтобы достать из него кисет с махоркой.
– И не кури здесь! Дым демаскирует нашу позицию, – злым голосом начал давить на него Егор. – А для хорошего наблюдателя с той стороны это заметная цель. И мины для уничтожения НП фрицы точно не пожалеют. Тем более что стрелять они умеют. Вали к пехотинцам, там кури, если совсем не можешь терпеть, а потом возвращайся.
Козлов занервничал, стал возиться и наконец исчез в коридоре траншеи, послушавшись совета товарища.
– И винтовку не потеряй, разведчик! – крикнул ему вслед Егор, напоминая о его нерадивости своему подопечному, завершив высказывание в его адрес сплевыванием и тихо произнесенным с раздражением в голосе: – Хвост!