Бросок в пространство
Шрифт:
Глава IV
Страшный риск
Несколько минут никто не говорил ни слова. Мак Грегор произнес последние слова так серьезно, что нельзя было допустить и мысли, будто он шутит. Видя, что все растерянно, беспомощно переглядываются между собою, он вдруг обратился к своему другу:
— Объясни им, Бернет, — сказал он. — Они удивлены — это понятно. Скажи им все, опиши свое изобретение.
Бернет редко вмешивался в общий разговор; как глубокие мыслители, он плохо умел болтать, хотя не был свободен от общей слабости ученых — любил подчас сказать речь. Теперь случай к тому был удобный, и, кроме того, он чувствовал, что обязан просветить своих слушателей, поэтому поспешил исполнить желание своего приятеля.
—
— Я очень хорошо помню этот день, — заметил Мак Грегор, ласково улыбаясь ему.
— Вы, конечно, знаете все, что планеты движутся в своих орбитах со скоростью в шесть раз пропорциональною их среднему расстоянию…
— Нет, мы этого не знаем, — вмешался опять Мак Грегор, — но продолжай.
Слова эти смутили Бернета, он примолк на минуту и обвел своих слушателей — которые не сводили с него глаз, притаив дыхание — взглядом, выражавшим глубокое сожаление: нелегко было ему говорить с людьми, не имевшими понятия даже о таких простых вещах, как скорость движения планет, но говорить было надо, и он продолжал медленно, как бы подыскивая слова и очевидно стараясь выражаться как можно проще:
— Мне очень трудно объяснять мое открытие людям, незнакомым с элементарными научными истинами, но постараюсь сделать ясным для вас один из величайших и самых могущественных законов природы. Я говорю о происхождении и сущности силы. В течение двадцати лет я постигал его мало-помалу, но год назад я открыл способ применять по усмотрению этот закон, всеобъемлющий, всемирный, всевластный и вездесущий. Частицу этой тайны человек постиг уж давно и научился обращать себе в пользу одно местное условие великого закона. Электричество — кто из разумных людей не знает этой грозной, страшной и вместе благодетельной силы — служит людям как раб, удовлетворяет их потребности, устраняет от них всевозможные неудобства. Но есть сила еще более грозная, еще более могущественная, действующая главным образом за пределами нашей планеты.
Он приостановился, как бы не в силах будучи справиться с приливом мыслей, охвативших его, но через минуту продолжал, постепенно воодушевляясь:
— Эта сила также знакома вам во многих своих проявлениях. Она доставляет нам с солнца свет и теплоту, приносит морю с луны приказание выступать в определенные часы из своих берегов и снова возвращаться в них, заставляет землю вращаться на своей оси, погружая ее через каждые двадцать четыре часа то в мрак, то в свет. В ее могущественной власти вселенная безопасна, она указывает всему свое место, находить путь всему, перелетает от солнца к солнцу, от звезды к звезде. Обширны и непостижимы пути ее, но мне удалось открыть ее величайшую и вместе простейшую тайну.
— Какую? — воскликнули все разом, дрожа от волнения.
— Притяжение тяготения. Оно движет мирами, и в то же время, если попадет в неблагоприятные условия, эта божественная сила снисходит до таких мелочей, как, например, сбрасывает трубы с домов, ломает деревья, рвет телеграфные проволоки. Но все это не более как проказы отдельных волн эфирной силы; там же, где ей есть простор, она величественна, неизмерима, непостижима.
Он опять примолк, как бы погруженный в мысленное созерцание этой неизмеримости.
— Но как же все это относится к вашему открытию? — решился спросить Гордон.
— Сейчас объясню, — спохватился ученый; — та же сила, о которой я говорю, заставляет телеграфную стрелку в Ливерпуле отвечать колебаниям стрелки в Нью-Йорке. Обрежьте проволоку, через которую передается эта сила, или изолируйте одну стрелку — другая перестанет двигаться. Пространство между Марсом и Землей, если можно так выразиться, не что иное, как одна непрерывная, заряженная проволока. Через эту неосязаемую линию сообщения вы могли бы послать на Марс телеграмму так же удобно, как посылаете депешу из Ливерпуля в Нью-Йорк через Атлантический океан по подводному кабелю. Скажу более: всякое тело, изолированное от тяготения земли, перелетело бы на Марс почти с моментальною быстротою, так как притяжение тяготения действует с непостижимой скоростью. Быстроту передачи света можно назвать сравнительно с этою быстротою почти неподвижностью.
— Боже милосердый!
— И сегодня вечером, — заключил Бернет, вставая как бы для того, чтобы придать своим словам более веса, но говоря совершенно спокойно, словно он сообщал самую обыкновенную вещь, — сегодня вечером я изолирую стальной шар от притяжения земли, и все, которые будут находиться в нем, безопасно перелетят на Марс.
— Моментально? — спросил Гордон, который в качестве «специального корреспондента» всегда первый поспевал с вопросом.
— О нет, — отвечал ученый, чуть-чуть улыбнувшись. — Это значило бы идти на верную смерть. Главное мое затруднение, почти единственное, о котором стоило говорить, состояло именно в том, чтоб урегулировать скорость, с какою мы полетим. После долгих и многократных опытов мне удалось уравновесить притяжение обеих планет так, что можно будет уменьшать и увеличивать скорость движения по желанию хоть на милю, хоть на тысячу…
— С какою же скоростью мы полетим? — спросил Мак Грегор.
— Со скоростью 50,000 миль в минуту, — отвечал Бернет, садясь с видом человека, утомленного такою долгою речью. — Марс будет против Земли приблизительно через месяц, но по причинам, которые объясню вам впоследствии, я нахожу, что лучше будет пуститься в путь сегодня.
Несколько минут все молчали; затем комната огласилась единодушным «Ура!» Речь ученого убедила и воодушевила всех. Он не обладал обаятельною энергиею Мак Грегора, не умел подобно ему увлекать людей за собою слепо, но таинственная сила гения ставила его еще выше: он умел несколькими словами доказать, как надо действовать — и доказать так ясно, что все приходили к убеждению в необходимости поступить именно так, как он говорил, а не иначе. И в эту минуту всем казалось, что путешествие на планету Марс — дело самое обыкновенное и что усомниться в возможности такого путешествия или даже находить его рискованным было бы просто странно.
Начались последние, суетливые приготовления в путь. Большая часть отбывающих написала письма, дружеские и деловые. Сэр Джордж послал инструкции своим агентам, маклерам и банкирам и по привычке уложил в ручной саквояжик, всегда сопровождавший его в дорогу, свою чековую книгу, забыв, вероятно, что вряд ли ему удастся разменять свои чеки на Марсе, и во всяком случае упустив из виду, что дисконт на этой планете может быть чересчур высок. Дюран написал страстное и сентиментальное прощание даме своих мыслей, т. е. той особе женского пола, которая в то время, о котором идет речь, занимала — по его выражению — «самую большую камеру в объемистом помещении его сердца». Гревз наскоро набросал рисунок, представлявший всех членов будущей экспедиции за столом в момент объявления Мак Грегором цели путешествия, и послал свой рисунок в одну из иллюстрированных лондонских газет. Гордон также отправил в свою газету корреспонденцию, в которой однако же не упомянул, по строгому настоянию Мак Грегора, ни слова о затеваемой экскурсии. Наконец, Блэк написал своим политическим друзьям, устраивавшим для него окружную поездку с целью произнесения политических речей в духе своей партии, письмо, в котором извинялся, что не может воспользоваться их услугами. Ни Бернет, ни Мак Грегор не написали никому.